Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов

«Оказывается, Любонька, что и в Дантовом Аде можно прижиться и даже получать некоторое удовольствие, когда тебе всаживают иглу в задницу или мажут её горячей грязью. Любопытно всё-таки, чем кончится этот цирк сатаны? (Во как высоко выражаюсь!)» (6 мая 1952 года).

«В белых туфлях я уже почти Чабукиани460

. Меня уверяют, что я и в жёлтых буду ходить на пуантах, если до конца жизни (они надеются, что я смогу прожить ещё лет 25) буду приезжать в Пятигорск, чтобы, как свинья, валяться в их горячей грязи.

Надо признаться, что они ко всему ещё хорошо лечат скукой и гнусной погодой, так что и на моих знаменитых ножках убежишь из Пятигорска…»

(8 мая

1952 года).

«Достаётся, Любушка, твоему “больному” пуще прежнего. Тридцать пять лет порочной работы в советской литературе тому причина. Серной воды и грязи мне не жалеют. Кстати, здесь слова “гражданин” или “товарищ” не существуют. В гастрономе говорят так: “К сожалению, больной, столичной не имеется. Рекомендуем вам, больной, перцовочки”»

(11 мая

1952 года).

Хотя и лечат его «скукой и гнусной погодой», Мариенгоф не теряет времени даром и работает. Над чем же он трудился в мае 1952 года? Над рассказом «Пирогов у Гарибальди». Есть у него такой – о знаменитом русском хирурге и великом итальянском революционере. Архивисты РГАЛИ отчего-то приписывают его создание сороковым годам, но из писем к жене ясно – 1952-й. Ещё одно доказательство – приход Мариенгофа в редакцию «Нового мира» в том же году. Рассказ, правда, пристроить в толстом журнале не удалось.

Болезнь, от которой мучился Мариенгоф, долгое время оставалась загадкой. Понятное дело, что были проблемы с ногами. Но что конкретно? Как развивалась болезнь? Чем лечился старый денди?

Ситуацию прояснил Давид Шраер-Петров, будущий писатель, а в июне 1960-го – молодой поэт и военный врач, в книге «Водка с пирожными», где среди мемуарных очерков есть и отдельный рассказ про Мариенгофа, отдыхавшего в Комарово. Давид Петрович помимо поставленного диагноза даёт портрет Анатолия Борисовича на старости лет:

«К телефону вызван был высокий, начинающий тяжелеть, медленно передвигающийся по ковровой дорожке господин. Он о чём-то говорил с московским собеседником, мурлыча в трубку: “Да-натурально-непременно-с-Нюшей-прибудем”…»461

Здесь я хочу обратить внимание на два слова. Во-первых, «господин» – а как иначе назвать первого денди Страны Советов? Во-вторых, «мурлыча». Отчего-то до сих пор не оцифрованы аудиозаписи с голосом Мариенгофа (величайшее преступление!), поэтому такое указание на манеру говорения очень ценно.

Невольно вспоминается Бродский: «Я как кот. Когда мне что-то нравится, я к этому принюхиваюсь и облизываюсь… Вот, смотрите, кот. Коту совершенно наплевать, существует ли общество “Память”. Или отдел пропаганды в ЦК КПСС. Так же, впрочем, ему безразличен президент США, его наличие или отсутствие. Чем я хуже кота?»462. Если хозяин находился в особом расположении духа, гости могли услышать и такую фразу: «Хотите, я разбужу для вас своего кота?».

А что Анатолий Борисович? Его любовь к коту Серёжке (в честь Образцова, а не в честь Есенина) была столь же велика. Вот несколько примеров из писем и мемуаров: