Анатомия скандала

Так все и началось – росток их романа проклюнулся тем благоуханным весенним вечером под темно-синим небом. Джеймс ограничился одним пивом, Оливия заказала джин с тоником. Они сидели за уличным столиком бара «Террас», рядом с Темзой. Джеймс смотрел в темно-серую речную глубину, глядя, как отражаются в водной ряби огни больницы Святого Фомы – там появилась на свет его дочь. Он сознавал, что переступает через свои принципы и рискует всем, что делало его добропорядочным человеком, примером для своих детей, – но ему было почти все равно.

В тот вечер они даже не поцеловались: вокруг были люди, да и Джеймс еще уверял себя, что устоит перед неизбежным. Все случилось неделей позже – после семи дней самой мучительной и восхитительной прелюдии в его жизни. Он извинился, что все произошло так быстро: ему хотелось поглотить ее (так ему казалось) быстро и без остатка. Оливия улыбнулась ленивой улыбкой:

– Будут и другие возможности.

– Как сейчас?

– Как сейчас.

Интрижка продолжалась – бурно, когда была возможность, но с перерывами на время парламентских каникул: на неделю в Саут-Хэмсе, недалеко от дома матери Софи, и две недели на Корсике, где Джеймс учил детей плавать на яхте и еженощно занимался любовью с женой. Роман с Оливией казался ему безумием, которое можно и нужно закончить, как только возобновятся парламентские сессии.

Вернувшись, он попытался дистанцироваться и после партийного совещания сказал Оливии, что все кончено. Он зашел к ней в кабинет, надеясь, что там она не устроит сцену и все ограничится деловым, можно сказать, профессиональным разговором. Спасибо, было мило, но им обоим понятно, что дальше так продолжаться не может.

Ее глаза повлажнели, реплики стали отрывистыми – такую реакцию Джеймс знал очень хорошо, и она его не тронула. Так реагировали все брошенные подружки и – в редких случаях, когда он ее огорчал, – его мать Таппенс.

– Так что, останемся друзьями? – спросил он, только чтобы услышать ее «да».

– Ну конечно. – Оливия весело улыбнулась, приподняв подбородок. Голос ее звучал задорно и смело, но все же дрогнул, подпортив впечатление. – Добрыми друзьями.

Так бы оно, может, и вышло, если бы он не сделал ошибку и не поддался искушению в последний раз. Джеймс придвинулся к Софи и обнял ее, не желая думать о том, что произошло в лифте. Не самое романтическое место, но в их с Оливией отношениях вообще было мало романтики: это Джеймс понимал и без «Мейл».

Видимо, тот эпизод и стал для Оливии последней каплей – не сам секс, а последующее поведение Джеймса. Следует признать, он держался несколько надменно, но ведь для него это была всего лишь разрядка. Быстрый и бурный секс отнюдь не означал, как наверняка надеялась Оливия, что они снова вместе.

– Спасибо, это именно то, что мне было нужно. – Поддавшись эйфории, Джеймс вдруг заговорил как пошляк – теперь он это понимал.

– Это как понимать?..

– Что? – Лифт остановился на нужном этаже, двери разъехались. Джеймс вышел в узкий коридор и открыл дверь, ведущую к комнате комиссии. Его мысли были заняты предстоящей повесткой дня, и ему было неинтересно, что скажет Оливия.

В ее глазах была боль, но нянчиться с ней ему было некогда. Они должны представить комиссии необходимые доказательства, заседание вот-вот начнется – у него попросту не было времени.

Может, если бы он ее поцеловал, погладил по волосам, простился более деликатно – словом, не был бы таким хамом, Оливия бы не обратилась в газеты. Но он просто повернулся и пошел по своим делам, оставив ее слегка растрепанной и с затяжками на колготках. Оставил смотреть ему вслед.

Софи пошевелилась и перевернулась на другой бок, к нему лицом, спугнув неуютные воспоминания. Ощущая знакомое тепло ее тела, Джеймс затаил дыхание, боясь, что она отодвинется. Он осторожно положил руку между ее лопаток и повел по спине, прижимая ее бедра к себе.

Софи открыла глаза – яркие и невероятно синие, будто удивляясь этой близости. Конечно, все девять дней она старалась держаться от мужа как можно дальше.

– Здравствуй, родная. – Джеймс решился легонько поцеловать ее в лоб.

Софи отвернулась, сдвинув брови до глубокой вертикальной морщины на переносице, будто решая, считать его смелость чрезмерной или нет.

– О’кей? – Джеймс подался к жене и поцеловал ее в губы.

– Не надо. – Она недовольно повела плечами, но не отодвинулась.

– Соф, но так не может продолжаться…

– Неужели? – Она взглянула на него, и в ее глазах Джеймс прочел боль, обиду, но и нечто обнадеживающее – смесь бессилия и надежды, намек на то, что и Софи устала от своей холодной сдержанности.

Джеймс убрал руку, освобождая жену из своих объятий, и отодвинулся, пристально глядя на нее. Между ними был примерно фут. Он протянул руку и нежно провел ладонью по ее мягкой щеке. Секунду Софи колебалась, но тут же чуть повернула лицо к руке мужа и, словно бы по привычке, которой она не в силах противиться, слегка поцеловала эту ладонь. Ее веки сомкнулись, будто Софи понимала, что, уступая, проявляет слабость.