Анатомия страха

— У Балаева были кой-какие финансовые проблемы, но все же не такие, чтобы из-за них так убивать. Ну, пристрелили бы в подъезде, как всех. Как ни крути, все упирается в вашу… банду. Такое убийство мог совершить либо психопат, садист, либо… как бы это выразиться… мститель. В любом случае убийца должен был словить кайф, а значит, действовал сам, не доверяя третьим лицам.

— Психопатом вполне мог быть Олег. Я же говорил тебе, он когда-то загнал Сергея именно в этот муравейник. Просто так, от нефиг делать. Хотя знал, что тот муравьев боится до родимчика. Он всегда был настоящим мудаком!

— В этом есть рациональное зерно, — скривившись, согласился Валентин. — Потому что другой психопат, даже зная о балаевской муравьефобии, загнал бы его в первый попавшийся муравейник, поближе к дому. А вот мстителем вполне мог быть и ты.

— Валька! — вскипел Дима.

— Да не дергайся ты, сядь. Я сказал «мог быть», а не «был». С таким же успехом им мог быть сам Свирин. Взял да и отомстил за что-нибудь. Мало ли у них было общих дел. Может, Балаев из-под контроля вышел. И Светлана твоя тогда тут совсем не при чем. А уж если псих-мститель — это вообще! Закат солнца вручную!

— Чего ты веселишься-то? — горестно поинтересовался Дима. — Мне вот не смешно. С ума просто сойти можно! Столько лет ловить преступников и вдруг на старости лет по-настоящему понять, что значит «от тюрьмы да сумы…»

— Да что ты дергаешься, как свинья на веревке? Никто тебя в тюрьму пока не сажает.

— Во-во! Пока. А потом возьмут и посадят. И буду сидеть, как Штирлиц, и зверюшек из спичек складывать, сочиняя, что бы такое соврать.

— Ну тогда скорее не как Штирлиц, а как Леша Николаев. Он тоже в камере сидел и спичками баловался.

— А это кто такой? — удивился Дима.

— Да есть такой сериал — «Агент национальной безопасности». А в нем — небритый придурок родом из лиговской шпаны, без которого вся отечественная безопасность оказалась бы в глубокой заднице.

— Я такое не смотрю, — скривился Дима.

— Ага, я тоже. Точнее, стараюсь не смотреть. Но если уж случайно увижу две-три серии подряд, то буду пялиться до победного конца. Плеваться — и смотреть, плеваться — и смотреть. Не поверишь, даже на видик с таймером записываю, если знаю, что не успею вернуться. Затягивает.

— Что-то мы не о том заговорили…

Дима чувствовал себя полным идиотом. Еще с университетских времен он запомнил, что вегетативные реакции у человека, который врет, и у человека, который говорит правду, но сильно боится, что ему не поверят, практически одинаковы. Значит, сейчас в глазах Вальки он должен выглядеть законченным злодеем, загнанным в угол: то краснеет, то бледнеет, ручки дрожат, глазки бегают, как тараканы. Что там еще у людей бывает, когда они врут?

— Дело дохлое, — задумчиво сказал Валентин, покусывая колпачок авторучки. Пока основных вариантов два: или ты, или они. Насколько я понял, Свирин с Калинкиным выступают одним флаконом. Доказательств никаких, одни догадки. А догадками, если они не подкрепляются фактами, сам знаешь, можно подтереться.

— А что твои оперы?

— Делают ставки. Шучу. Оперы со мной согласны. А я — с ними. Рыскают пока от Финляндского до Лемболова с вашими фотографиями. Мить, ты чаю не хочешь?

— Ну слава Богу! — выдохнул Дима. — А то я все ждал, когда ты меня Дмитрием Ивановичем назовешь. Или — еще лучше — гражданином Сиверцевым. Давай чаю. Восемь ложек сахара и можно не размешивать, я сладкое не люблю.

— Это уже старо!

— Придумай поновее.

Заварив чай и меланхолично помешивая в стакане ложкой, Валентин спросил:

— Слушай, Митька, а не мог вас кто-то подставить?

— Не понял.

— Может быть, кто-то хотел, чтобы подозрение пало именно на вас. Все равно на кого, лишь бы это был один из вас троих. Убийство таково, что определить его точное время, даже точный день, невозможно. Вряд ли у всех троих нашлось бы стопроцентное алиби на целый месяц, начиная со дня исчезновения Балаева. А то и больше, чем на месяц.

— Ну вот, придет Ржевский и все опошлит. Так было славно — или я, или они. А теперь что, отрабатывать всех наших знакомых? Ну, кроме моих, я-то никому, кроме тебя, не рассказывал, что Сергей муравьев боялся. Ведь если человек такое сотворил, он должен был очень хорошо знать о нашем прошлом.

— Этим пусть молодежь занимается. А мы, старички, посидим, чайку попьем. Да подумаем.

Тут до Димы дошло, что Валька просил его срочно приехать вовсе не поэтому. Ведь он сам сказал, что Свиринско-Калинкинскую версию принял сначала как бред. А почему тогда? В ответ на четко поставленный вопрос Стоцкий с сомнением пожевал губу, словно размышляя, стоит ли это делать, а потом решился и достал из папки лист бумаги.

— На, полюбуйся. Это копия, оригинал я на экспертизу отправил, пальцы снимать. Хотя, уверен, что нет там ничего, кроме отпечатков Свирина и Калинкина.

Обычный стандартный белый лист бумаги. Для хорошего принтера или ксерокса. Да и сам текст отпечатан на лазерном принтере необычным жирным шрифтом.