Андерсен

«Это был весьма странный мир, который мало-помалу открывался мне все больше и больше. Я по-прежнему оставался совсем еще ребенком и краснел, пожалуй, гораздо чаще, чем того требовали обстоятельства. Хозяйка даже говорила: „Он совсем не мужчина!“ Однажды вечером она вошла ко мне и поведала, что стала худеть, что платье на ней висит, и попросила пощупать ее за талию, чтобы в этом убедиться. И пришлось мне преклонить колени перед супругой моего директора. Она угостила меня превосходным пуншем, была необычайно приветлива и добра, но… даже не знаю почему, я чувствовал себя словно на иголках, мне казалось тогда, что я поступил несправедливо, подумав о ней плохо, и как только представился подходящий момент, ретировался, ощущая дрожь во всем своем теле. Сплетни, распространившиеся по городу о ее поведении, подействовали и на меня, возможно, я и вправду несправедлив, но с того времени я стал относиться к ней с подозрением»^[69]

.

Наступили летние каникулы 1825 года. Ханс Кристиан еще раз съездил в Оденсе; он опять остановился у Хёг-Гульдберга — на этот раз вынужденно: по протекции полковника, возглавлявшего местный гарнизон, и епископа его мать поместили в богадельню, назначив ей небольшое содержание. Андерсен тоже, насколько мог, делился с матерью деньгами, хотя отчитывался за них перед Йонасом Коллином. В октябре того же года он сдал в Слагельсе на «отлично» испытание по математике, а затем и все остальные экзамены, в результате чего его перевели в четвертый, последний класс. Естественно, он тут же оповестил об этом всех своих друзей, написав им целых 14 писем.

Однако радовался он преждевременно, потому что с возобновлением занятий понял, что ему будет сложно угнаться за товарищами по классу и что уровень его знаний не отвечает полученным оценкам. Мейслинг тоже потерял терпение в общении с ним и вернулся к прежним насмешкам и издевательствам, хотя иногда возвращал ему свое расположение и по воскресеньям приглашал участвовать в семейных забавах, одной из которых явились как-то раз торжественные похороны сдохшей свиньи. Яму для нее вырыли в саду, засыпали ее песком и украсили цветами, а госпожа Мейслинг исполнила над могилой колоратурную арию.

Тем временем приближались рождественские каникулы, и Андерсен получил от госпожи Вульф приглашение провести их в ее семье: Петер Вульф получил к этому времени чин командор-капитана и назначение начальником Морского кадетского корпуса и жил с семьей во дворце Амалиенборг[70]

. Здесь же Вульфы обещали на праздники поселить Андерсена. По приезде в Копенгаген его уже ждали там две комнаты с видом на площадь, а на одном из столов — подаренный ему трехтомник Шекспира в переводах Вульфа. Чувство благодарности переполняло Ханса Кристиана, и он тем же вечером записал в дневнике, который начал вести незадолго до этого:

«По этой площади я проходил много раз пять-шесть лет назад, когда не знал в городе ни души, а теперь живу в доме такой приятной и всеми уважаемой семьи и наслаждаюсь чтением собственного Шекспира. О, Боже, разве я не Аладдин, ведь я тоже нахожусь во дворце и наблюдаю, что происходит внизу, на площади? Добрый Боже, нет, Ты никогда не оставишь меня. Я готов расцеловать Тебя!»^[71]