Андерсен

«Я только что наслушался поступавших со всех сторон от Ваших друзей жалоб и сожалений относительно „Агнеты“, которую все нашли лишь копией Ваших прежних произведений, и ждал еще более беспощадной ее критики в газетах, как вдруг получаю от Вас самодовольное письмо, в котором Вы называете свою поэму шедевром и выражаете уверенность, что она по всем божеским и человеческим законам возведет Вас в „мастера литературного цеха“! Мало того, едва я успел поссориться с Рейцелем, получить множество отказов от подписки на книгу и перебраниться из-за Вас со множеством лиц, как получаю от Вас извещение о том, на что Вы употребите те, по меньшей мере 100 ригсдалеров, что выручите за нее! Как, по-Вашему, не обидно ли было мне получить от Вас — в то время как я сидел и высчитывал, как свести концы с концами в расходах, превышающих 100 ригсдалеров, — требование 100 ригсдалеров прибыли? Мне будто дали пощечину! Так была, я думаю, причина поворчать, тем более что удар нанесла рука друга; недругу можно было бы отплатить тем же».

Письмо заканчивалось примирительно:

«…я еще надеюсь, что Вам все-таки не придется раскаиваться в том, что Вы сами издали „Агнету“, — я встретил много лиц, которые хвалили ее. Всего хорошего, дорогой, и не сомневайтесь в Вашем, пусть иногда раздражительном, но все же искреннем друге»^[132].

Андерсен читал отрывки из «Агнете» и в Риме — Торвальдсену и Херцу. Торвальдсен благоразумно оценил поэму в общих словах. Он похвалил ее музыкальность и гармоничность, прибавив, что от поэмы «так и веет Данией, ее родными лесами и озерами». Херц отозвался более конструктивно: «По окончании чтения он объявил, что не может на слух составить себе полного впечатления о всем произведении, но находит, что лирические места в нем удались. Упреки же копенгагенских критиков в слабости формы он объяснил тем, что баллада вообще потеряла от переработки ее в драматическую поэму»^[133].

И действительно, Андерсен, по-видимому, ставил перед собой недостижимую цель. Он неправильно прочитал балладу, в которой столкновение человека со сверхъестественным магическим существом, традиционно заканчивающееся несчастьем, представлено в комическом, пародийном духе. Потерпевшей и вызывающей сочувствие стороной в ней представлен Водяной, воплощение грозных магических сил, выглядящий комично. Таким образом, шуточную балладу он хотел переделать в стихотворную драму серьезного и трагического звучания, что и предопределило ее неудачность.

Наступившее вскоре Рождество Андерсен встретил в большой компании датских, норвежских и шведских писателей и художников на вилле Боргезе, в домике, расположенном у амфитеатра в саду, у заменявшего елку апельсинового деревца. Он специально сочинил для праздника исполненную хором «Скандинавскую рождественскую песню», воспевающую дружбу и единство скандинавов:

Три языка — единый сплав.

Три брата — каждый скандинав.

В песне воздавалась хвала шведскому и датскому монархам:

И Карлу Юхану[134]

ура!Гип-гип ура и Фредерику[135]!

что было в те времена «политически некорректно»: в Дании еще жили отголоски многовековой вражды между королевствами, окончательно умолкнушие лишь в 1850-1860-е годы, во времена военного конфликта Дании с Пруссией и Австрией из-за Шлезвига и Гольштейна, когда умами датчан, норвежцев и шведов владело течение «скандинавизма» — культурного и политического единства стран Скандинавии. Некоторые участники праздника немного поколебались, прежде чем присоединиться к хору; в Дании вольномыслие Андерсена («воспевание шведской короны за датские деньги») также вызвало нарекания.