Андрей Боголюбский

«Златой» киевский стол по-прежнему манил к себе князей. Но он становился поистине прóклятым. Один за другим занимавшие его князья уходили из жизни до срока, причём смерть их зачастую оказывалась необъяснимой. Новым киевским князем стал Владимир Мстиславич, наконец-то исполнивший заветную мечту своей жизни, — но сия тяжкая участь не миновала и его. Князья Ростиславичи послали за дядей в Дорогобуж, даже не поставив о том в известность Андрея. И «Матешич» не заставил себя упрашивать. В очередной раз «переступив» крестное целование недавним союзникам — теперь Ярославу Луцкому и его племяннику Роману Мстиславичу, он, «утаився», пошёл к Киеву, оставив вместо себя в Дорогобуже сына Мстислава. 5 февраля Владимир был уже в Киеве, где и воссел на «отний» киевский стол[160].

Это пришлось не по нраву Андрею. Не то чтобы он рассматривал «Матешича» как серьёзного политического противника. Но Андрей потратил слишком много усилий для того, чтобы поставить киевский стол под свой полный контроль, и совершенно не собирался мириться с тем, что какой бы то ни было князь занимал Киев без его, Андрея, на то согласия. Андрею же «не любо бяше седенье Володимере [в] Киеве», — свидетельствует киевский летописец. Князь отправил грозное послание «Матешичу», «веля ему ити ис Киева». На киевском престоле Андрей хотел видеть смоленского князя Романа, старшего из князей Ростиславичей. Ему Андрей направил другое послание, «веляше ити [к] Киеву».

Трудно сказать, готов ли был Владимир «Матешич» исполнить требование Боголюбского и как развивались бы события, не случись того, что случилось. Но вскоре после восшествия на «златой» киевский стол князь заболел. И его болезнь тоже оказалась смертельной. 10 мая Владимир Мстиславич скончался[161]

. Его киевское княжение продолжалось всего три месяца с небольшим.

Теперь уже ничего не мешало Андрею решить судьбу Киева по своей воле. «Том же лете, — рассказывает летописец, — приела Андрей к Ростиславичем, реко тако: “Нарекли мя есте собе отцемь, а хочю вы добра. А даю Романови, брату вашему, Киев”».

(По сведениям В.Н. Татищева, после смерти Владимира Мстиславича киевский стол самовольно занял брат Андрея Михалко Юрьевич, «но к брату Андрею, как надлежало старейшему своему, честь приложить не послал». Андрей направил киевлянам послов, объявляя, «дабы никого, кроме Романа Ростиславича, на престол не принимали». Посему, «опасаяся Андрея», киевляне отказали Михалку, «но упросили его быть во управлении до прибытия Романова»^{297}. Так ли было на самом деле или нет, мы, к сожалению, не знаем. Знаем лишь, что Михалко не раз выказывал нежелание следовать воле старшего брата. Но в конце концов и ему пришлось подчиниться.)

Это было время наивысшего могущества князя Андрея Юрьевича, пик его политических успехов. Чужими княжескими столами, в том числе и киевским, он распоряжался как своим собственным. Подчиняясь его воле, Роман выехал из Смоленска, оставив на смоленском княжении сына Ярополка. Его брат Мстислав получил Белгород — важнейшую крепость, прикрывавшую Киев с запада. (В другом форпосте Киевской земли, Вышгороде, сидел, напомню, ещё один его брат, Давыд.) На пути к Киеву, возле самого города, князя Романа Ростиславича встречали с крестами митрополит Константин, печерский архимандрит Поликарп, прочие игумены, «и кияне вси, и братья его». В первых числах июля 1171 года (В.Н. Татищев называет точную дату: 1 июля) Роман воссел на киевский стол, «и бысть радость всим человеком о Романове княженьи». Если Михалко действительно «стерёг» для Романа Киев, то после его восшествия на киевский стол он вернулся к себе в Торческ.

Казалось, Киев обрёл наконец столь желанные тишину и покой, которые мог дать ему новый князь. Но эти тишина и покой тоже получились недолговечными. Гроза, готовая разразиться над Киевом, уже собиралась…

«Рукою царскою…»

Ближе к концу жизни Андрея стали именовать великим князем. (Так он назван в летописной повести о его убиении — причём не только в суздальской, но и в киевской её версии.) Для этого имелись все основания: Андрей был старше любого из тогдашних князей, не исключая тех, кто занимал киевский стол, — и своего младшего брата Глеба, и признавшего его «в место отца» Романа Ростиславича, и прочих. Для истории Владимиро-Суздальской Руси это имело принципиальное значение: преемники Андрея тоже будут называться великими князьями. Причём к Киеву этот титул не имел уже никакого отношения. Сам факт княжения во Владимире давал право на обладание им.

Летописи присваивают Андрею и другие эпитеты, помимо великого,

устойчиво именуя его благоверным и боголюбивым князем. Само его прозвище — Боголюбский — звучало как некий титул, знак избранничества. Причём такой знак и такой титул, какими не обладал никто другой из русских князей.