Андрей Боголюбский

Автор Никоновской летописи, как всегда расцвечивая своё повествование, сообщает некоторые дополнительные подробности черниговской осады. Одна из этих подробностей касается Андрея. Оказывается, ещё во время самого первого приступа к городу князь был тяжело ранен: «Князь же Андрей Боголюбивый Юрьевичь устремися на них крепко, они же противу сташа, и збиша его с коня, и едва утече ко отцу [своему] князю Юрью Долгорукому, и бысть ранен велми»^{45}.

[18] Можно было бы признать эти сведения домыслом московского книжника (как, например, приведённые здесь же имена половецких «князей», участников осады), однако они находят подтверждение в исследованиях костных останков Андрея Боголюбского. Настойчивые указания летописцев на то, что князь всякий раз выходил невредимым из самых жестоких переделок, вступают в противоречие с выводами учёных-антропологов, выявивших значительное число «старых» ранений князя, полученных им в битвах. «Драк и сражений этот импульсивный человек, очевидно, не избегал, о чём свидетельствует ряд старых травматических изменений в скелете обеих верхних конечностей…» — констатировал видный советский рентгенолог Дмитрий Герасимович Рохлин, разъясняя, что эти ранения по своему характеру и последствиям (наличию «реактивных изменений») отличаются от тех, которые князь получил от своих убийц в последние часы жизни^{46}

.

Осада Чернигова продолжалась 12 дней. За это время Изяслав Мстиславич успел перегруппировать свои силы. Его собственная дружина и дружина его дяди Вячеслава Владимировича переправились через Днепр и сосредоточились у Ольжич, напротив Киева, намереваясь выступить к Чернигову. Тут-то и сказалась нестойкость приведённой Юрием рати. Когда его союзникам стало известно о приближении противника и о тех силах, какими располагали киевские князья, в войске началась паника. Первыми, «убоявшеся того», побежали половцы; за ними позиции под Черниговом оставили и русские князья. Так бесславно закончился для Юрия этот поход. Половцы ушли в свои степи, разоряя по дороге русские волости и уводя жителей в полон; Юрий же с сыновьями возвратился в Суздальскую землю.

Два года спустя, летом 1154 года, Юрий предпринял новую попытку утвердиться на юге. Однако эта попытка оказалась ещё более неудачной, чем предыдущая. Со всеми своими сыновьями (а значит, и с Андреем, имя которого в летописи, правда, не названо) Юрий вновь двинулся в Черниговскую землю. Но дойти ему удалось лишь до реки Жиздры в земле вятичей. В войске начался массовый падёж коней: «…бысть мор в коних, во всех воих его, ако же не был николиже»^{47}.[19]

К тому же половцы, за которыми Юрий заблаговременно послал в степи, явились в столь малом числе, что опереться на них в качестве основной военной силы не представлялось возможным. Суздальский князь увидел во всём случившемся проявление Божьего гнева — и повернул обратно.

Можно предположить, что в своих неудачах Юрий обвинил рязанского князя Ростислава Ярославича. Возможно, тот вместе со своими родичами обещал поддержать его, однако в поход на этот раз не выступил; возможно, он открыто принял сторону своего двоюродного брата Изяслава Давыдовича. Так или иначе, но недолгая дружба с Рязанью сменилась очередной жестокой войной. В том же 1154 году Юрий Долгорукий вновь, как и восемь лет назад, изгнал Ростислава из княжества. Но на этот раз речь шла не о посажении на рязанский стол кого-то из более послушных родственников изгнанного князя, а о присоединении его владений к владениям самого Юрия. Главная роль при этом отводилась его старшему сыну Андрею, который, вероятно, и возглавлял суздальские дружины в походе на Рязань. Он-то и стал новым рязанским князем.

Рассказ об этих событиях содержится в единственном источнике — так называемой Львовской летописи, составленной в XVI веке, но включившей в себя и более ранние летописные материалы, в том числе рязанского происхождения. «Того же лета, — читаем здесь под 6662 (1154) годом, — посади Юрьи сына своего в Рязани, а рязанскаго князя Ростислава прогна в Половцы»^{48}.