Читаем Андрей Капица. Колумб XX века полностью

В своем очерке Виктор Трифонович описал весь быт Андрея Петровича: «Квартира Андрея Петровича Капицы находится в левой профессорской башне МГУ (если смотреть на главное здание с восточной стороны. — Прим. авт.). Мы вошли в нее вдвоем. Андрей Петрович сразу же взялся за чтение газет. Их было много — несколько больших кип, занимавших весь журнальный столик. Со стороны казалось, что он их просматривает. Нет — он владел беглым чтением. Откладывая очередную газету в сторону и разворачивая другую, сказал, чтобы я прогулялся по квартире — осмотрелся. Я насчитал не менее семи комнат. По моим сегодняшним понятиям, это была квартира олигарха науки.

В просторной прихожей и кабинете — стеллажи книг в основном по географии. Труды английских и американских авторов на языке оригинала… В переводе на русский — монографии французских, польских, чешских ученых. На стеллажах открытых, как бы парящих вдоль стен, стояли статуэтки всевозможных божков из Африки. Очевидно, из мест, где побывал Андрей Петрович. В других комнатах непосредственно на стенах висели: лук и колчан, наполненный стрелами; острые сверкающие наконечники для копий; шкура зебры и неведомые мне музыкальные инструменты.

Изобилием и яркостью красок привлекали маски и картины африканских художников. Особенно картины, в которых нарушение перспективы казалось просто ужасным. Волны вблизи маленькие, а вдали, у берега, огромные — больше хаотично разбросанных хижин.

Позже, находясь на ремонте судна в Сингапуре, понял, что виной всему не художники, а экваториальное солнце. В полдень, когда оно стоит прямо над головой, тень, словно изнывая от жары, прячется под подошвами, и предметы вокруг кажутся маленькими. А на расстоянии угол зрения меняется, тени словно выползают наружу и предметы как бы увеличиваются в объеме.

Никакой лишней мебели не заметил. И в то же время ничего музейного — жилая квартира. Думаю, в обустройстве интерьера, размещении черных одноруких божков, кричащих африканских масок, то есть трофеев путешественника, роль Евгении Александровны, как специалиста по дизайну, была главной.

Спустя час мы уже были на восемнадцатом этаже МГУ, в его рабочем кабинете. Массивные кресла, обтянутые кожей и зачехленные белой парусиной. Стол, сейф, шкаф — все из той, сталинской эпохи. Мы сели в кресла…

Вошла секретарша:

— Андрей Петрович, вас соединять со всеми звонками? Что у вас сегодня?

— Сегодня разговор с Алексеем Николаевичем Косыгиным и Келдышем. И еще, будьте добры, позвоните в театр на Таганке Любимову.

Дачу Андрей Петрович построил… сам. Высокая, просторная; отовсюду можно было пройти в центральный круговой зал, в котором не было потолка — лишь четыре скрещивающихся бруса — далеко вверху обозначалась крыша. Стараясь обходиться без восклицаний, в рифму заметил:

Крыша настолько высоко и далеко,Что можно устанавливать маятник Фуко.

Андрей Петрович, усмехнувшись, возразил:

— Для повторения опыта Фуко нужны высота 67 метров и гиря в 28 килограммов. Кстати, все, кто литераторы по складу ума, предлагают мне установить маятник Фуко.

Он весело заявил, что вскоре приступит к опытам, будет приглашать в зал молодых литераторов и по их реакции на потолок определять — они настоящие или, не имея никаких данных, только мнят себя таковыми.

В ответ я засмеялся, потому что воспринял его шутку как комплимент. А когда он, все еще находясь в веселом расположении духа, пригласил меня в комнату, на торцевой стене которой красовались изречения-автографы знаменитых поэтов, и сказал: „Виктор, теперь ты просто обязан оставить здесь свой экспромт“, — я впервые за время встречи почувствовал не только уверенность в себе, но и свою литературную значимость.

Автографов было много, но и пустой площади хватало. В память врезались имена: Андрей Вознесенский, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский…

— Пиши, что хочешь, — подбодрил Андрей Петрович.

И хотя по работе на Барнаульской телестудии знал, что лучший экспромт — это хорошо подготовленный экспромт, я хотел „высечь“ на стене что-то новое, вечное. Но в уме крутился экспромт поэта Ивана Фролова, ставший на Алтае народным:

От Кулунды до Кош-Агача
Одна задача — хлебосдача!

Его мобилизующий девиз крутился в уме — не давал сосредоточиться.

Позвала Евгения Александровна, сообщила, что ужин готов. Нас ждут сухое вино, водка, виски, корейский салат, отварная спаржа с телятиной, а на десерт она что-нибудь придумает. Я обрадовался, пообещал Андрею Петровичу написать экспромт в другой раз.

В ванной, над краном, поверх зеркала висела остроумная надпись, очевидно придуманная самим хозяином дачи:

Надо очень чисто мыться,Даже если ты Капица!
Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже