Андрей Капица. Колумб XX века

Надо сказать, что на жалобы Сильвии, нашей домашней учительницы Нины Ивановны Нефедовой и нашей домработницы Варвары мать обязательно принимала дисциплинарные меры. Нет, нас не били, не оставляли без обеда. Мать обладала удивительным даром отчитывать за проступки так, что тебе становилось стыдно и неудобно перед окружающими. Самым страшным было, когда она переходила на английский язык, который она применяла разве что для общения с Сильвией, чей русский до самого конца жизни оставлял желать лучшего. Английский означал крайнюю степень недовольства матери, и мы тогда с братом сразу понимали, как сильно мы провинились…»[108]

Ленинградский племянник Леня продолжает тему: «Летом 1936 года я жил у дяди на даче, которую снимали в деревне Жуковка под Москвой. С дачи в Москву Петр Леонидович ездил ежедневно по очень красивому Рублевскому „правительственному“ шоссе, которое усиленно охранялось. В прилегающих лесах с отсутствующим видом бродили, лежали, читали газеты спортивного вида мужчины. Мы их окрестили единым понятием „любители природы“.

В то лето из Англии приехала Сильвия Уэлс. Дядя с тетей пригласили ее, чтобы поддержать у детей знание английского языка. В Англии они говорили с ними только по-русски, а все окружающие, естественно, только по-английски. В России же все было совсем наоборот — дома с ними говорили только по-английски, а окружающие, естественно, по-русски. Такое „двуязычное“ воспитание принесло прекрасные плоды: и Сергей, и Андрей сохранили превосходный английский язык, а все опасения, что их русский будет нечистым, не оправдались. Итак, у нас появилась юная, стройная мисс Уэлс, очень живая, очень веселая и безумно эксцентричная. Русского языка она не знала, но принялась говорить по-русски с необычайной отвагой. Падежи для нее не существовали, с определением рода она тоже была не в ладу. Папа с дядей подтрунивали над ней и нет-нет да и учили ее какой-нибудь глупости. Возвращаясь как-то вечером на дачу, Сильвия сбилась с пути в лесу и, придя, наконец, затемно домой, сокрушенно объявила: „Я блудил, блудил в лесу, никак не мог прийти домой“. Очень скоро мисс Уэлс накоротко познакомилась с молодыми сотрудниками дядиного института и тут же стала учить всех западноевропейским танцам. „Ноги мои щупай, ноги щупай (вместо чувствуй)“, — уговаривала она партнера, обучая его танго. Вскоре Сильвия вышла замуж за электрика Васю Перевозчикова и из мисс Уэлс превратилась в миссис Перевозчикову. Сильвия живет в Москве более 50 лет. За это время она стала близким нам человеком, в сущности, членом нашей семьи. Ну а в том далеком 1937 году она яростно изучала русский язык, сметая все лингвистические преграды, и разговаривала с Сергеем и Андреем на безукоризненном английском языке.

На даче в Жуковке появлялся и Поль Дирак. Он именно „появлялся“, потому что, приехав на дачу, Дирак тотчас же исчезал, как киплинговская кошка, которая ходила сама по себе. Он бродил по окрестностям и однажды во время прогулки умудрился залезть за „неположенную изгородь“, был схвачен и подвергнут установлению личности. Пришлось ему доказывать, что он всего лишь ученый, а не шпион империализма. Дирака необычайно веселила эта история, от души хохоча, он рассказывал, как лез через забор, а его хватали за штаны»[109].

Анна Алексеевна рассказывала эту историю немного по-другому: «Дирак был, как всякий ученый, очень любознателен. Когда он жил с нами на даче в Жуковке, то мне стоило большого труда упросить его не лазать через заборы правительственных дач! Однажды, гуляя в лесу, как всегда небрежно одетый, он лег отдохнуть под деревом. Очевидно, все же недалеко от „зеленого забора“. К нему подошли охранники и когда поняли, что он иностранец, то увели его с собой в милицию, до опознавания личности. В милиции он очень интересовался всем вокруг, ходил всюду, заглядывая, на удивление милиции, в разные их помещения. Говорили они на ломаном немецком языке, и поэтому, когда Поль спросил: Ist das GPU?

(Это ГПУ?), они решили, что он спрашивает: Welch Uhr? (Который час?)

Всё же они договорились, что он живет с нами на даче в Жуковке. Привезли и долго извинялись, но Дирак был очень доволен приключением.

Когда он впервые приехал к нам, мы жили еще на Пятницкой улице. Его поезд пришел так поздно, что Дирак решил узнать, можно ли в Москве переночевать на улице, и спокойно провел ночь на какой-то скамейке».

Осенью следующего, 1937 года, когда началось строительство дачи на Николиной Горе, Петр Леонидович написал в Кембридж своему любимому учителю:

«Э. Резерфорду

Москва, 13 сентября 1937 г.

Дорогой мой Профессор!