Андрей Платонов

Мотив, как нетрудно догадаться, на этот раз сознательно в сжатом виде повторяющий одну из главных идей «Чевенгура», — так Платонов буквально контрабандой протаскивал в советскую печать свои неразрешенные произведения, пусть даже их пародируя, но характерно, что реакция большой ленинской головы, похожей на смертоносное ядро для буржуазии, осталась для читателя неизвестной «классовой тайной», ибо — и тут хорошо видно, как сплавляется у Платонова несомненный пафос с еще более несомненной иронией — «Упоев договаривал только до этого места, а дальше плакал и стонал от тоски по скончавшемуся».

Однако это все полбеды, и это можно было как-то пропустить или сильно не гневаться, но когда Упоев говорит на прощание Ленину: «Ты, Владимир Ильич, главное, не забудь оставить нам кого-нибудь вроде себя — на всякий случай», а потом попадает в тюрьму за «классовое самоуправство» и, узнав там о смерти дорогого вождя, желает покончить жизнь самоубийством, но не умирает, спасенный неким бродягой, и снова принимается за строительство социализма, причем это строительство выражается в том, что он выращивает на колхозных полях эшелоны крапивы для «крапивочной порки капиталистов руками заграничных маловооруженных товарищей», или же садится обедать среди отсталых девок, показывая им, как надо медленно и продуктивно жевать пищу, дабы от нее была польза и не было желудочного завала; когда Упоев всенародно чистит зубы или когда, бездомный, бросивший симпатичную же-ну-середнячку, скитается по деревенским избам, и можно представить, как относятся к такому «хозяину» крестьяне, которым, выставленный на посмешище, он говорит проникновенные речи о большевистской юности и всемирной славе колхозного движения («Что это, большевистский колхозный, или юродивый во Христе, режиссирующий кукольным театром из колхозников?» — справедливо обиделся товарищ Горелов) — когда этот идиот, мало того что поставленный во главе колхоза и до сих пор из-за полного головотяпства не снятый районными властями, наглеет до такой степени, что трогает святое имя: «Я к товарищу Сталину скоро на беседу пойду… Засею землю — пойду Сталина глядеть: чувствую в нем свой источник», — то терпеть это издевательство дальше было невозможно, и уже не пролетариев и их товарищей, а главного читателя Советской страны начало натурально корежить.

До краев налитый гневом читал он в советском журнале «Красная новь», руководимом недавно назначенным на должность главного редактора А. А. Фадеевым, как платоновский душевный бедняк приходит в «С.-х. артель имени Награжденных героев, учрежденную в 1923 г.», и обнаруживает там идеальную зажиточную благоустроенную коммуну, где «все работы совершались вековыми старинными способами; хорошие же результаты объяснялись крайним трудолюбием, дружной организацией и скупостью к своей продукции артельщиков; в этих качествах им нельзя отказать, и эти качества должны остаться и тогда, когда эта ханжеско-деляческая артель станет большевистской»; когда наткнулся вслед за этим взгляд вождя на «юродивый» вопрос: «Что же будет в артели, если снабдить ее тракторами, удобрениями, приложить к ее угодьям вместо сухого рачительства ударный труд, сменить имущественного скопца на большевика и агронома и, главное, сделать артель действительно трудовым товариществом крестьян-бедняков?» — то за эту проповедь «чаяновщины» все увереннее лепила державная рука на полях: «Балбес! Пошляк! Болван! Подлец! Контрреволюционный пошляк!»

Но вот вопрос: неужели эту истеричную реакцию нельзя было предвидеть и зачем было Фадееву, человеку неглупому и чуткому, второй раз наступать на грабли, печатая вечно сомневающегося, так ничего и не понявшего и ничему не научившегося пролетарского отщепенца, да и не просто печатать, а открывать его ересью номер? Не случайно позднее, в партийном документе, характеризующем состояние основных литератур-но-художественных журналов, «Красной нови» будут посвящены строки: «Помещенный материал свидетельствует о наличии откровенно враждебных произведений: „Бедняцкая хроника“ Платонова („Впрок“) — кулацкая издевка над коллективизацией и политикой партии в деревне. Редакции не могло не быть известно политическое лицо писателя Платонова, опубликовавшего кулацкий рассказ в журнале „Октябрь“ „Усомнившийся Макар“».

Неудовольство рукописью высказывали и советовали не печатать «Впрок» самые разные люди — от безвестных рецензентов («В данном виде книга не может быть издана. О новой советской деревне нужны не такие книги») до весьма авторитетного, собаку на литературе съевшего Полонского: «Не печатайте. Это вещь контрреволюционная. Не надо печатать».