Андрей Платонов

Комедия получила отрицательную оценку и у узкого круга слушателей, и в советской печати и сценической судьбы не имела, зато грустную судьбу имел опубликованный под двумя именами очерк. Позднее Платонов признал, что «Че-Че-О» стал первой вещью, где он начал «круто срываться», но в действительности «Че-Че-О» при всей его остроте трудно назвать срывом даже в коммунистическом смысле этого слова. Именно в «Че-Че-О» Платонов дал очень жесткую оценку Столыпинской реформе, этой своеобразной предреволюционной антиколлективизации: «Сельское хозяйство императоров завело крестьян в тупик, требовало крупной социальной и технической реорганизации. Столыпин тогда давал деревенской верхушке исход на хутора: остальное крестьянство нашло себе выход в революции».

Устами главного героя «Че-Че-О», мастерового Федора Федоровича, автор высказал несколько сокровенных идей — о необходимости скорейшей коллективизации, которая для страны даже важнее, чем Днепрогэс, о том, что есть для него коммунизм («Первостепенно надо: делать вещи, покорять природу и — самое главное — искать дороги друг к другу. Дружество и есть коммунизм»), и, наконец, о том, что всем этим бесконечно дорогим для него вещам угрожают люди, для которых труд есть временное бросовое ремесло, а главное для них — «теплота обеспеченной жизни, почетность положения и сладострастное занятие властью». И именно эти люди суть самые страшные враги революции.

Отдавал ли себе Платонов отчет, в борьбу против кого он ввязывался, рассчитывал ли силы в этом противостоянии, но несанкционированное вмешательство в исключительную прерогативу верховной власти назначать себе врагов, а кроме того, дерзкий выпад против «всесоюзного дьячка» — центрального радио (позднее в «Котловане» этот образ трансформируется в насилующую человеческие души трубу, посредством которой партия осуществляет свою власть над массами) — привело к тому, что внимание на Платонова обратили.

Первым, пробным, даже не ударом, а выпадом против него стала опубликованная в конце сентября 1929 года в газете «Вечерняя Москва» статья журналистки В. Стрельниковой «„Разоблачители“ социализма»… с подзаголовком «О подпильнячниках». Объектом критики оказались «Епифанские шлюзы», «Город Градов», «Бучило», «Потухшая лампочка Ильича», и лишь в самом заключении был вскользь упомянут «мрачный», по словам критикессы, очерк «Че-Че-О». Независимо от того, действовала Стрельникова по собственной инициативе или же тема статьи и ее адресат были заказаны редакцией газеты, дело было именно в Пильняке и в так называемом «подпильнячивании», которое густой тенью легло на пока что формально безупречную биографию пролетарского писателя Андрея Платонова.

Две недели спустя «Литературная газета» напечатала ответ Платонова «Против халтурных судей». «Б. А. Пильняк „Че-Че-О“ не писал. Написан он мною единолично. Б. Пильняк лишь перемонтировал и выправил очерк по моей рукописи. Б. Пильняка нужно обвинять в другом, а за „Че-Че-О“ нельзя». Были приведены и другие возражения со ссылками на Ленина, и вся эта ситуация напомнила историю с рассказом «Чульдик и Епишка», когда молодого пролетария тоже покритиковали, и он ответил необыкновенно жестко. Не менее резко он прошелся и по самой Стрельниковой: «…моих действительных ошибок Стрельникова не заметила. Я приму с благодарностью всякую помощь со стороны более опытных и более классово сознательных товарищей, чем я, но ложь и клевета — это не обучение, а разврат». Эти строки, равно как и название статьи, говорили сами за себя, но не так давно Н. В. Корниенко опубликовала черновой вариант платоновского ответа с оборотами еще более жесткими и личными: «…эта статья не имеет литературной честности, обязательной и для литературных девушек <…> можно тосковать об отсутствии литературной порядочности у женщин <…> надо читать всю вещь, а не шуровать цитаты <…> Стрельникова врет <…> пишущая дама, плохо обученная»; «…я ее обнажу, но уже в действительности, так что вся халтура и липа Стрельниковой будет наружи <…> изолгавшийся

автор <…> Если потрясти эти неопрятные литературные юбки, то из них посыпятся…»

В отредактированном (вероятно, Литвиным-Молотовым) варианте ответа политически некорректные выражения были сняты, но степень раздражительности и нетерпимости автора к критическим уколам была настолько очевидна, что подводившая итоги «дружеской дискуссии» «Вечерка» с опаской обывателя, пережившего столкновение с хулиганом в темном проулке, констатировала: «Мы не станем останавливаться на дурно пахнущих „цветах красноречия“ А. Платонова, упрекающего советского журналиста в получении каких-то „сребреников“[28] <…> Надо думать, что, исправляя те „опасные грубые ошибки“, которых он и сам не отрицает, тов. Платонов внесет конкретные поправки и в то пренебрежительное отношение к советской журналистике, которое сквозит во всем его ответе».