Андрей Рублев

Приняв постриг в Троице–Сергиевой обители, Стефан и Епифаний все свободное время посвящали творению и совершенствованию этого малоизвестного до той поры на Руси способа писания, пока не достигли высот невиданных в нем. Но, в отличие от друга, Стефан не довольствовался этим. Встречаясь с болгарами, сербами, греками, живущими в монастыре или посещавшими преподобного, читая в подлинниках книги на их языках, которые, хоть и в скудном количестве, были в монастырской библиотеке, он изучил болгарский, сербский и греческий.

Приметив усердного, способного инока, отец Сергий поощрял Стефана в его трудах. Позже, по совету преподобного, его позвал в Москву владыка Алексий. И после смерти митрополита он оставался в стольном граде при Киприане, который еще больше приблизил к себе одаренного монаха. Стефан помогал ему переводить по–новому Четвероевангелие и Апостол, Псалтырь и Служебные Минеи, Шестоднев Иоанна Экзарха Болгарского и другое. Благоволил к нему и митрополит Пимен. Стефан, которому еще не минуло сорока лет, был рукоположен им в епископы Пермской земли. Великий Устюг лежал на границе с Пермью, и Стефан хорошо знал своих незлобивых, однако легко загорающихся соседей. Он знал их язык и обычаи, встречался с ними не только в городе, но бывал в их затерянных среди дремучей тайги городках и починках. Пермяки были язычниками, поклонялись идолам, не имели своей письменности. Стефан видел перед собой великую цель обратить их в христианство и дать им грамоту. Воодушевляемый мыслями о задуманном богоугодном деле, епископ ощущал в своей душе необычный прилив вдохновения, сил и уверенности, что исполнит это. И сейчас, трясясь в возке по унылому осеннему бездорожью, он не обращал внимания на то, что продрог и промок. Огорчало его лишь то, что, видно, не приведется ему на сей раз встретиться с отцом Сергием…

Дорога все вилась и вилась среди мрачных, казалось, нахохлившихся под осенним дождем северных лесов. Порой их прерывали черные топи и малые пажити при убогих деревеньках о два–три двора. Изредка дорогу пересекали узкие, вздувшиеся лесные речки, через которые были проложены потемневшие от времени и непогоды утлые мостки. Но вот на косогоре реки Пажи показался Радонеж – городок, принадлежавший брату великого князя Владимиру Серпуховскому. Деревянные стены и башни детинца на земляных валах. За ними церковь Преображения с куполом, серебрящимся осиновым лемехом, двухъярусные хоромы княжьего наместника с искусной резьбой на наличниках окон и коньком на крыше, избы, торговые лари, землянки, амбары.

И все же они встретились, ученик и учитель. Когда Стефан в сопровождении двух верных друзей, московских священников, вышел из возка в Радонеже, где задумали остановиться на ночлег, он увидел у ворот детинца преподобного. Троице–Сергиевый монастырь располагался верстах в десяти от городка, оттуда вела торная дорожка, ставшая теперь непроезжей. Отец Сергий, сопровождаемый Епифанием, добрался сюда лесными тропами. Не мог же он не проститься с любимым учеником, с которым бог весть когда еще придется встретиться, да и придется ли?

Стефан смутился, приложившись к широкой, с набухшими синеватыми венами и мозолями руке преподобного, сказал со вздохом:

– Прости меня, отец!

Благословив его, тот молвил успокоительно:

– Не тревожься, сын мой, тебе предстоит дальний путь и трудный подвиг.

Теперь пришел черед Епифанию, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу, броситься к другу. Они трижды расцеловались, и он поднес в дар Стефану записанное им Евангелие. Преподобный глядел на обоих, рослых, по–мужичьи плотных, с уверенным взглядом, учеников своих, а перед глазами его так и стояли те худющие и голодные юнцы, некогда явившиеся в Троицкую обитель.

Весь вечер и добрых полночи игумен, епископ и Епифаний беседовали при скудном свете свечи в горнице хором наместника князя, Владимира Серпуховского. Обо многом переговорили… О том, что Стефан хочет окрестить пермяков и сочинить для них грамоту, подобно тому, как в свое время это сделали для славян Кирилл и Мефодий. И о том, что особенно волновало их безладье в высших церковных кругах и ересь, обуявшая низших лиц духовных в Новгороде Великом.

Уже и спать собрались идти, как вдруг Стефан, раскрыв подаренное ему Евангелие, спросил:

– Скажи, Епифаний, кто написал изображения апостолов, заставки и инициалы? Кто из старцев – Мисаил или Антоний?

– Не они, – покачал головой тот. – Два отрока. Хоть истинного умельства у них еще нет, рука не тверда, но с Божьим даром сделано.

– Ежели Господь соблаговолит – и обучатся они, многих нынешних живописцев превзойти могут, – поднеся книгу поближе к свету, покачал головой Стефан. – Может, следует послать их куда–нибудь ученичествовать? – обратился он к отцу Сергию. – Даже к Феофану–гречину. Он ныне после Новгорода, где расписал церкву Спаса на Ильине, в Нижний подался к князю Суждальскому.