Андрей Рублев

На звоннице ударили в колокол, который звал монахов к обедне. Дверь мастерской отворилась, из нее степенно вышли Симеон и старцы, а следом гурьбой повалили ученики. Исакий и другие не сразу признали в великокняжьем дружиннике, одетом в нарядный кафтан, в опушенной мехом шапке–мурмолке на голове, с кинжалом в дорогих ножнах на поясе–татауре, того оборванного, хромого горемыку, что объявился в обители позапрошлый год. Но Андрейка, увидев Лукинича, лишь на миг замер, приглядываясь, и тут же, расталкивая учеников и обминая старцев, стремглав к нему бросился.

– Дядечка Антон! Вот здорово! – закричал он так же, как и тогда, два года назад, когда встретил его в Москве во время нашествия Тохтамыша. – Что же ты так долго не шел в Троицу? Я уже думал, не згинул ли ты в чужой стороне, не приведи такого Господи! Чай, не забыл же ты меня?!

У Лукинича дрогнуло, взволнованно зачастило сердце. А парень в безудержном, радостном порыве, будто маленький, прильнул к дядечке, хотя вымахал уже ростом почти с него. В перепачканной, с еще не успевшей высохнуть краской белой рубахе до пят, с восторгом в глазах обнимал он Лукинича, а у того даже взор увлажнился.

– Ой, дядечка, я ж тебя краской обмарал! – спохватился Андрейка. Отстранившись от него, с огорчением разглядывал фряжского сукна кафтан Лукинича, на темном поле которого обозначилось несколько разноцветных полос и пятен.

– Ничего, Андрейка, сейчас краску сымем, – улыбаясь, поспешил успокоить его отец Исакий, сам невольно подумал: «Вот кто может напутствовать упрямца». Ученики, свидетели этой встречи, только пялились на них по–доброму. Велев всем переоблачиться к обедне, отец Исакий завел Лукинича в мастерскую, принялся сводить растворителем краску с его кафтана. Одновременно поведал ему, что Андрейке за непослушание грозит изгнание из монастыря, а значит, будет загублен его великий дар Божий.

«Беда и впрямь не по лесу, по людям ходит! – услышав такое, сразу помрачнел Лукинич. – Одно к одному!»

Более года он не видел Андрейку. За это время многое пришлось повидать и пережить. Поездка в Цареград с архимандритом Дионисием, начальным над охраной которого он был поставлен. Буря на Черном море при возвращении. Гибель их судна у берегов Молдовы. Пребывание в Аккермане. Киев. Заточение в Печерской лавре. Смерть Дионисия. Бегство из Киева. Их вывозят на ладье киевские купцы – жидовины. Беседа с ребе. Оговор. Теперь Лукиничу грозит анафема…

– Покамест, отче, ума не приложу, что делать, – тяжело вздохнул он, когда старец закончил. – Коль полюбил он впервые, сие дело нешутейное. Поговорю все ж с ним.

Вечером того же дня Лукиничу пришлось вести долгий и тягостный разговор с Андрейкой. Они сидели в келье и не зажигали огня, хотя в наступившей темноте уже почти не видели друг друга.

– Ты ж, отроче, не раз мне сказывал, что не можешь не рисовать. И в Москве говорил, и в лесу, когда от татар хоронились.

– А я могу и в миру иконы писать, может, в княжью иконописную дружину определюсь, слыхал, есть такая, – не сдавался Андрейка. – Поспрашивай, дядечка, о ней в Москве, сделай милость.

– Постараюсь. А ты покамест утихомирься, не гневи преподобного. Ведь он тебя не принуждает постриг принять, будь только послушником. – И заключил: – Не запамятуй, тебя Господь даром великим удостоил. Грех на душу возьмешь, ежели загубишь его. Каждому Божьей милостью предопределено, кем быть. К примеру, я всю жизнь с коня не схожу, у великого князя Дмитрия Иваныча на службе. Тебе же творить образа Господни, пророков и апостолов, должно быть, предначертано. А сие тоже труд благой для людей, для Москвы, а может, и для Руси всей.

Но Андрейка по–своему воспринимал слова дядечки Антона, благо в темноте тот не видел. Он морщился, кривился. На сегодня он договорился встретиться с Веркой… Как же ее предупредить? Данилка тоже не пойдет, дал слово брату Симеону и Исакию. Душа Андрейки раздвоилась: с одной стороны, он был безмерно рад встрече с дядечкой, с другой – неожиданный приезд его стал для него помехой…

Лукиничу будто передалось волнение отрока, нащупав в темноте его плечо, привлек к себе, сказал по–доброму:

– Должно, и на сей вечер с ней уговорился? Да? А как же ты ходишь, на ночь глядя, врата обители, чай, заперты?

– Сие не помеха! – обрадованно бросил тот.

– Ну, тогда иди, только недолго. Упреди и возвращайся.

– Дай Бог тебе здоровья, дядечка! Я сейчас лучинку запалю и мигом сбегаю.

Лукинич только головой покачал в задумчивости, когда Андрейка неслышно затворил за собой дверь кельи и, осторожно ступая, направился к ограде обители.