Андрей Сахаров. Наука и свобода

Обычно Ландау много и охотно улыбался, обнажая свои крупные зубы. Но в этот раз он был грустен, даже печален.

Сахаров не знал о причине печали. Возможно, в то время он не знал и о том, что Ландау провел год в тюрьме, откуда его спас Капица, создатель Института физпроблем, и что в канун Первомая 1939 года Берия выдал замечательного теоретика на поруки замечательному экспериментатору. Такое не подлежало обсуждению в те годы.

Сахаров вполне мог не знать — просто по причине секретности, что антисоветского преступника Ландау Берия взял в атомный проект вскоре после того, как возглавил его (и получил от Бора дополнительную рекомендацию). Группа Ландау рассчитала атомную бомбу 1949 года, за что он получил орден Ленина и Сталинскую премию 11 степени. Вклад Ландау в водородную бомбу был еще больше, раз его вознаградили званием Героя Соцтруда и Сталинской премией 1 степени.

Задание на расчет Слойки, которое получили в группе Ландау, было написано рукой Сахарова:

Это был лист в клеточку, исписанный от руки, с двух сторон, зеленовато-синими чернилами, и этот лист содержал всю геометрию, все данные первой водородной бомбы.[208]

Возможно, это был самый секретный документ в советском проекте, его нельзя было доверить никакой машинистке. После того как в Институте физпроблем на основе этого документа подготовили математическое задание, его переправили в Институт прикладной математики, где работала группа А.Н. Тихонова. И там лист исчез. Возможно, его приняли за черновик — всего один лист, исписанный от руки, — и уничтожили вместе с другими черновиками. Но при этом не зарегистрировали, что и привело к трагедии, о которой рассказал Сахаров:

Для расследования чрезвычайного происшествия из министерства приехал начальник секретного отдела — человек, вызывавший у меня физический ужас уже своей внешностью, остановившимся взглядом из-под нависших век; в прошлом он был начальником Ленинградского управления ГБ в момент так называемого Ленинградского дели, когда там было расстреляно около 700 высших руководителей. Он говорил почти час с начальником секретного отдела Института <>, дело было в субботу. Воскресенье институтский начальник провел со своей семьей; с детьми, говорят, был весел и очень ласков. В понедельник он пришел на работу за 15 минут до начала работы и раньше, чем пришли его сотрудники, застрелился.

Этот случай был исключением. Но постоянным фоном науки спецэнергии было секретное делопроизводство. Строгие правила ведения и хранения документов, в какой-то части оправданные и логичные, включали в себя также бессмысленное и обременительное изобретательство режимных служб. Так, например, в отчетах обязательно кодировались самые секретные физические термины: нейтрон следовало именовать нулевой точкой, плазму — гущей и т. д.[209] К реальным научно-техническим трудностям добавлялась необходимость читать тексты, в которых ключевые слова заменены на условные наименования. А нарушение установленных правил было чревато самыми неприятными последствиями. Близость ГУЛАГа к ядерному архипелагу напоминала об этом.

Люди ко многому привыкают. Привыкают и свободно думать о науке в условиях несвободы.

Даешь термояд!

 Июньской ночью 1949 года, в первую свою поездку на Объект, Сахарову не спалось. О физике термоядерного взрыва думать уже было нечего — принципиальный путь найден. Но термоядерный взрыв — явление в высшей степени искусственное, в природе таких явлений не наблюдается. В то же время естественная термоядерная реакция постоянно проходит перед глазами человека. Это Солнце, «источник жизни на Земле».

Той ночью 1949 года Сахаров думал о «новой проблеме, которая возникла в эту ночь в [его] голове, — об управляемой термоядерной реакции».