Андрей Сахаров

В книге разоблачаются и антисоветские взгляды академика, и те, «кто сумел объективно поставить его на службу интересам империализма. Как? Для этого придется вторгнуться в личную жизнь Сахарова. Все старо как мир — в дом Сахарова после смерти жены пришла мачеха и вышвырнула детей. Во все времена и у всех народов деяние никак не похвальное. Устная, да и письменная память человечества изобилует страшными сказками на этот счет». Этой правдоподобной сказке поверить было легче, чем нескучной прозе жизни, в которой академик, дважды лауреат и трижды герой, оставив свою академическую квартиру детям, пришел жить к жене в маленькую двухкомнатную квартиру ее матери, где вместе с замужней дочкой и сыном жены всего оказалось шесть обитателей. Но эта проза мало интересовала доктора исторических наук, который, выполняя заказ «органов», изображал Сахарова выжившим из ума простаком, а его жену — банальной аферисткой, которая «достигла почти профессионализма в соблазнении и последующем обирании пожилых и, следовательно, с положением мужчин». Многие тогда в это верили, а иные верят до сих пор, если судить по частоте цитирования опуса Яковлева в национал-коммунистической прессе и Интернете.

Один из самых трогательных эпизодов в «Воспоминаниях» Сахарова — рассказ о том, как в июле 1983 года, на четвертый год его горьковской ссылки, в день, когда Елена Боннэр была в Москве, к нему в квартиру неожиданно заявился этот самый Н. Н. Яковлев — будто бы взять интервью по поводу статьи Сахарова «Опасность термоядерной войны», только что опубликованной на Западе⁸⁰

.

В чем состояла подлинная цель этого визита? Ясно было, что визитер пришел с благословения властей, но просто ли он послушно выполнял данную ему инструкцию или задумана была какая-то ловушка, Сахаров не знал. Он впервые увидел автора, известного ему по сочинениям, и поразился сочетанию «наглости с какой-то почти телесной униженностью, несомненной литературной талантливости и эрудированности с полной беспринципностью, лживостью и цинизмом».

«В XIX веке я должен бы был вызвать вас на дуэль», — заявил Сахаров «совершенно серьезно, без улыбки и иронии». С той же серьезностью он затем сказал историку особого назначения прямо в лицо, что думает о его писаниях, а закончил встречу в лучших традициях пушкинского века:

«Яковлев: «Вы можете подать на меня в суд. У меня есть свидетели, данные прокуратуры, суд разберется». Я говорю: «Я не верю в объективность суда в этом деле — я просто дам вам пощечину». Говоря это, я быстро обошел вокруг стола, он вскочил и успел, защищаясь, протянуть руку и пригнуться, закрыв щеку, и тем самым парировать первый удар, но я все же вторым ударом левой руки (чего он не ждал) достал пальцами до его пухлой щеки. Я крикнул: «А теперь уходите, немедленно!».

Так неожиданно пригодилось право-леворукая симметрия Сахарова — одинаково свободное владение обеими руками.

Сахаров охотно соглашался с тем, что влияние жены на него велико, только в чем?

В области военно-стратегического баланса, где он опирался на свои специальные знания и опыт двадцати лет работы оружейника, ее влияние ограничивалось тем, чтобы без ошибок перепечатать рукопись и переправить ее для публикации. Первые четыре с половиной года его ссылки ей разрешалось ездить из Горького в Москву, и она пользовалась этим, чтобы переправлять рукописи Сахарова во внешний мир. При этом у КГБ не было сомнений, что это ее рук дело — в декабре 1982 года они изъяли сахаровские рукописи при ее личном обыске (с полным раздеванием) в поезде Горький — Москва. Она — мать двоих детей и бабушка троих внуков, инвалид войны — вполне сознательно брала на себя роль «связника» с внешним миром. В их обстоятельствах других кандидатов на эту роль просто не было.

По убеждению Сахарова, опасность термоядерной войны лишь в краткосрочной перспективе рождалась военно-техническим противостоянием сверхдержав и неустойчивостью этого равновесия страха. Настоящей стратегической проблемой было само противостояние, основанное на недоверии и страхе и чреватое мировым самоубийством. Решение Сахаров нашел в области, кажущейся бесконечно далекой от ракетно-ядерных дел, — в соблюдении прав человека.

Именно здесь на Сахарова влияла его жена. В области прав человека жертвой, защитником и экспертом мог стать каждый, кто сумел не привыкнуть к привычному бесправию, иными словами — сумел сохранить чувство собственного и не только собственного достоинства. Экспертом тут может стать каждый, кто принимает без доказательства, как самоочевидную истину, что все люди наделены «определенными неотъемлемыми правами, в том числе правом на жизнь, свободу и стремление к счастью»⁸¹. Эта истина, прежде чем попасть в Декларацию независимости США 4 июля 1776 года, была выстрадана человеческой историей.