Андрей Сахаров

Уместно сопоставить эти его слова с мало совместимым, казалось бы, убеждением, которое Сахаров зафиксировал в квантово-космологическом пари с Д. А. Франк-Каменецким в 1956 году. Это шутливое пари, озаглавленное «Проблема квантового детерминизма», упоминалось в главе о физике Вселенной. Сахаров тогда побился об заклад, что «существует однозначное решение уравнения Шредингера, описывающего все степени свободы Вселенной во все времена». Для читателя, который не чувствует себя в квантовой физике как дома, можно пояснить эти слова ненаучно: отвечая за смысл бытия, Тот, кто следит за происходящим во Вселенной, из всех возможных историй выбирает наделенную смыслом. Или же, на языке совсем ненаучном, творит историю Вселенной и судьбу человека.

За этот перевод Сахаров нисколько не отвечает и, похоже, в подобном переводе не нуждался. Он не нуждался ни в квантовой теологии, ни в классической — и уж точно не нуждался в теологии, которая твердо знает, чем кончится история.

Так во что же верил Андрей Сахаров?

Он верил в науку, как «отражение великого стремления человеческого разума к познанию» и как деятельность, «которая оправдывает само существование человека на земле»¹⁶⁵. Он верил в свободу, как неотъемлемое право человека, верил в то, что подлинно свободным людям наука дает средство объединить человечество и «сохранить в человечестве всё человеческое».

Верил ли он в Бога? Нет свидетельств, что он когда-либо прямо это написал или сказал. Кроме дневника он фактически даже не употреблял слово «Бог». Вряд ли из-за того, что одна из десяти заповедей запрещает это делать всуе. Скорее оттого, что обычное понимание этого слова слишком сопряжено с теологическими традициями, ни одна из которых не была близка физику Сахарову. А развивать собственное понимание было не к месту и не ко времени — тогда, в 1980-е годы, Сахаров видел перед собой гораздо более насущные задачи. Поэтому он лишь зафиксировал свое не очень определенное, но всё же недвусмысленное понимание-ощущение-чувство, в силу которого он не мог «представить себе Вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысляющего их начала, без источника духовной «теплоты», лежащего вне материи и ее законов». При этом он прекрасно знал тех, кто мог себе такое представить, и он верил в то, что свобода совести в равной степени должна быть обеспечена для всех.

Наследие Сахарова

Андрей Сахаров оставил спорное наследство, оставил вопросы, на которые пока нет бесспорных ответов.

Действительно ли изобретение водородной бомбы предотвратило мировую войну? Действительно ли самое мощное оружие массового уничтожения, по иронии истории, сохранило миллионы человеческих жизней и цивилизацию в целом?

Действительно ли сахаровская идея магнитно-термоядерного реактора приведет к стратегическому ответу на энергетический кризис человечества? И есть ли практическое будущее у его идеи мюонно-каталитического реактора?

Получит ли экспериментальное обоснование его космологическая теория возникновения барионной асимметрии — единственное на сегодняшний день объяснение этого фундаментального свойства Вселенной? Поможет ли решить проблему квантования гравитации сахаровский подход к гравитации как проявлению квантового вакуума?

Даже главное гуманитарное открытие Сахарова вызывает споры. Принцип, открытый им в 1968 году и опубликованный в полной форме в нобелевской лекции 1975 года, утверждает неразрывную связь трех очень разных проявлений жизни человечества: мир, прогресс и права человека. Но одни оппоненты вместо прав предлагают обязанности, другие из прогресса изымают науку и демократию, третьи верят, что только священная война может привести к идеальному мироустройству…

Возражения и споры Сахаров предпочитал молчаливому «порядку» и равнодушию. Все-таки в спорах иногда рождаются истины. Сахаров был оптимист. Он верил, что «человечество найдет разумное решение сложной задачи осуществления грандиозного, необходимого и неизбежного прогресса с сохранением человеческого в человеке и природного в природе»¹⁶⁶. И свою нобелевскую лекцию завершил надеждой, что осознание открытой им тройственной взаимосвязи поможет «осуществить требования Разума и создать жизнь, достойную нас самих и смутно угадываемой нами Цели»¹⁶⁷.

Эпитет «смутно угадываемой» здесь очень важен, он побуждает к размышлениям и дискуссиям. И напоминает обо всех ясно-видящих-цель, чье ясновидение обернулось потоками крови. В ноябре 1988 года при вручении ему Эйнштейновской премии мира Андрей Сахаров начал свое выступление с того, что наука играет в жизни общества роль все большую, но столь же противоречивую, как сама общественная жизнь. Уроком Эйнштейна он назвал «в этих противоречиях твердо держаться нравственных критериев, может быть, иногда ошибаться, но быть готовым подчинить свои действия нравственным общечеловеческим критериям»¹⁶⁸.