Андрей Сахаров

Именно в 1942-м, когда ситуация на фронте не давала поводов к оптимизму и Сталинградская битва была еще впереди, руководителям страны пришлось принимать решение о начале ядерного проекта. Разведка сообщала, что в Англии к разработке ядерной бомбы относятся с полной серьезностью; были также сведения о соответствующих усилиях Германии и США.

По рекомендации Иоффе, научным руководителем советского проекта в феврале 1943 года был назначен Игорь Васильевич Курчатов (1903–1960). С 1932 года, как только экспериментальные открытия сделали ядерную физику горячим местом, Курчатов был «ядерной» правой рукой Иоффе. Сейчас, оглядываясь назад, зная задачи, стоявшие перед проектом, и обстоятельства, в которых ему предстояло развиваться, легко согласиться, что Курчатов был наилучшим руководителем ядерного проекта. Притом наилучшим для всех — для Сталина и Берии, для советской и мировой науки, для международной безопасности.

Однако легко объяснить и то, почему Вернадскому это назначение не нравилось. Он не знал, что на многие годы главной целью «внутриатомных» исследований будет оружие и что эти исследования будут со всех сторон — внутри и снаружи — опекаться службой госбезопасности. Он предвидел (в декабре 1938-го), что «стадия гитлеризма-сталинизма едва ли закончится без взрывов» и что переход к ноосфере произойдет в пароксизмах, но не предполагал, что первые взрывы будут ядерными, а первые пароксизмы — агонией их жертв.

Вернадский знал, что Курчатов — хороший физик, прошедший школу ядерного эксперимента в его же Радиевом институте, где он помогал запустить первый в стране циклотрон. Но он не разглядел в Курчатове редкий талант научного организатора — помешали расстояния: удаленность от Москвы, куда Вернадский переехал в 1935 году, и, наоборот, близость Курчатова к Иоффе.

Зато Вернадский прекрасно знал Виталия Хлопина, основателя отечественной радиохимии, своего многолетнего сотрудника, которому он в 1939 году передал директорство в Радиевом институте. По его инициативе Хлопин возглавил в 1940 году урановую комиссию Академии наук, созданную для исследований ядерной энергии. Начало войны прервало эту деятельность, а при ее возобновлении власти даже не поинтересовались мнением Вернадского и Хлопина. Существует миф о том, что якобы по вызову Сталина они приезжали в Москву для консультаций⁹, однако дневники Вернадского свидетельствуют, что никуда он из Борового не уезжал и настроен был определенно против Курчатова.

Решение советского руководства можно понять. Иметь дело со старорежимными академиками с их старорежимным чувством собственного достоинства было бы обременительно — требовался более советский человек. Урановый проект не мог, однако, обойтись без радиохимика Хлопина. За разработку технологии ядерного горючего он в итоге получит звание Героя Соцтруда и Сталинскую премию — и лучевую болезнь. Разделяя взгляды Вернадского, Хлопин смотрел на ядерную технику настороженно. Об этом свидетельствует его сотрудник, присутствовавший на первом испытании советской ядерной бомбы и навестивший после этого больного Хлопина:

«Поглядев несколько мгновений на меня, Виталий Григорьевич спросил:

— Я слышал, вы были на испытательном полигоне?

— Да.

— Войска Советской армии участвовали в испытаниях?

— Да, самым непосредственным образом.

Виталий Григорьевич закрыл глаза, как если бы он не ждал ничего нового ни от жизни, ни от людей»¹⁰

.

Деятельность Курчатова в ядерном проекте с самого начала шла в тесном контакте с ведомством Берии. Наркомат внутренних дел занимался всеми делами государственной важности.

Назначенный начальником лаборатории № 2 — научного штаба советского ядерного проекта, — Курчатов сразу получил задание оценить разведывательные материалы по «проблеме урана». К 7 марта 1943 года он подготовил рукописный четырнадцатистраничный анализ, который подытожил так: разведматериал указывает на возможность решить проблему значительно быстрее, чем «думают наши ученые, незнакомые с ходом работ по этой проблеме за границей». У него «естественно возникает вопрос», отражает ли материал разведки действительный ход научных работ или же является «вымыслом, задачей которого явилась бы дезориентация нашей науки». Его мнение — «отражает истинное положение вещей»¹¹.

А закончил свой анализ Курчатов фразой: «Это письмо будет передано Вам Вашим Помощником т. А. И. Васиным, у которого находятся подлежащие уничтожению черновые записи. Содержание письма никому, кроме него, не может быть пока известно». Четко, по-деловому — как будто этот физик чувствует себя как дома в обстановке совершенной секретности и привык сотрудничать с разведкой.