Андрей Столяров

В общем, попытки расширить эксперимент на других нам пришлось срочно прервать. Ни Дафна, ни я не хотели, чтобы о на­ших неожиданных способностях узнал кто-то еще. Мы от­четливо понимали, какая начнется вокруг этого свистопляска, с какой хищной яростью вцепятся в нас когти политиков и спецслужб. Ведь ментальное сканирование — это оружие, оно даст решающее превосходство тому, кто его первым освоит. Тем более что про­свечивание своего сознания может обнаружить лишь собственно экстрасенс, а большинство людей, экстрасенсами не являющиеся, его даже не ощутят.

Единственный вывод, который мы в данном случае сформулировали: способностями к сканированию обладают не все наши эксперты. Или, точнее, не все эксперты эти способности в себе обнаружили. Человек ведь может и не подозревать, что он обладает каким-то даром, до тех пор пока этот дар, как правило неожиданно, не вспыхнет ярким огнем.

— Согласен? — спросила Дафна.

— Согласен, — ответил я.

Но что с этим выводом делать, было неясно.

Никаких результатов мы не достигли и при попытках просканировать Виллема. Собственно, когда на очередном раунде пе­реговоров, заручившись поддержкой Дафны, которая обещала, что будет меня страховать, хотя трудно было понять, что она имела в виду, я с замиранием сердца «повернулся» внутри себя, чтобы открыть экстрасенсорный канал, то ничего в сущности не изменилось. Эмоционального сдвига не произошло. Ментальная картинка не изменилась ни на миллиметр. Все так же зву­чал раз­меренный голос Чака, задававший очередной, зара­нее разра­бо­танный и утвержденный вопрос, все так же всплы­вал в сознании размерен­ный, неопределенного жен­ско-мужс­ко­го тембра голос Виллема, да­вав­ший ответ, из которого нельзя бы­ло извлечь никакой ин­фор­мации. Видимо, дело здесь обсто­яло как с телевизором: если уж ка­нал включен и на­строен (а Вил­лем, напоминаю, использовал на переговорах именно экс­тра­сен­сорный канал), то вклиниться в него со стороны было прак­тиче­ски невозможно. Обо­значились и некото­рые лю­бопыт­ные обертоны. Например, я в присутствии Виллема на­чал ощу­щать отчетливый горьковатый запах, для сравнения — как бы осенью, на аллее парка, от коробчатой пересохшей лист­вы. Про­ступал он, как только Виллем входил в Павильон, и ис­чезал, когда по­сле окончания раунда закрывалась за ним дверь, ведущая в галерею. Даф­на этого запаха не ощу­щала. Что он означал, было неясно. А кроме того, в паузах, когда та или иная сторона обдумывала ответ, я начал слышать слабенькие, как будто с километрового расстоя­ния, но вполне различимые, ре­день­кие щелчки, точно нарезал время на дольки механический метроном или, скорей, звуковой детонатор отсчитывал истекаю­щие секунды.

— Почему именно детонатор? — нервно интересовалась Дафна. — Откуда такая метафора?

— Не знаю, — так же нервно отвечал я. — Понятия не имею. Детонатор, и все.

16

Возможно, метафора эта выражала собой напряжение тех апокалипсических дней. Как раз на исходе июля служба безопасности, рывшая носом песок, арестовала четверых операторов центра связи — все арабы, граждане Саудовского королевства, им было предъявлено обвинение в пе­редаче средствам мас­совой информации секретных сведений о Контакте. Это обрушилось на нас как гром с небес. За какие-то пять-шесть часов атмосфера тревоги и подозрений сгустилась до осязаемости. Каждый вдох, каждый взгляд, каждое самое невинное замечание давались с громадным трудом. Мы вдруг перестали доверять друг другу. Тем более что к вечеру следующего дня стало из­вестно, что исчез наш Юсеф (иначе — профессор Халид): на семинар Лорда он не явился, гостиничный номер был пуст, на территории Центра его обнаружить не удалось. Вот это уже про­сто сшибало с ног. Что произошло с Юсефом: похищен, бежал, связан с арестованными связистами (ведь от кого-то они должны были получать информацию), как он сумел выбраться с территории Центра, а если не выбрался и скрывается, значит у него еще остались сообщники?

Естественно, что наша группа попала в фокус внимания. Два дня шли допросы, которые полковник Буреску политкорректно называл «собеседованиями». Выматывали они не меньше, чем обследования у доктора Менгеле, и оставляли такое же от­вра­тительное послевкусие. К тому же и результат их был нулевой: ни­чего подозрительного в поведении Юсефа никто из нас не за­метил. Ну, повышенная раздражительность, нерв­ность, ну счи­тал (как, впрочем, и многие), что во всех бе­дах современного ми­ра вино­вата Америка, ну полагал, что при­бытие арконцев бро­сило на Землю зловещую тень — что здесь такого, в конце концов аналогичное мнение совершенно открыто высказывали и многие другие эксперты. Настрое­ние у нас было подавленное: ползли слухи, что теперь нашу группу безусловно расформи­руют, что всех нас для перестраховки из экспертов отчислят и это позорное отчисление ляжет пятном на всю нашу дальнейшую жизнь.

Мы стеснялись смотреть друг другу в глаза. Мы чувствовали себя испачканными: никто не знал, что выдавили из другого на «собеседовании».