От сына пришел ответ. «Не знаю, — замечает Марина Тарковская, — кому больше было адресовано письмо — папе, ЦК или КГБ. Думаю, скорее двум последним адресатам».
«16/IX 83 г.
Дорогой отец!
Мне очень грустно, что у тебя возникло чувство, будто бы я избрал роль “изгнанника ” и чуть ли не собираюсь бросить свою Россию… Яне знаю, кому выгодно таким образом толковать тяжелую ситуацию, в которой я оказался, “благодаря”многолетней травле начальством Госкино и, в частности, Ермашом, его председателем. Мне кажется, он еще вынужден будет ответить за свои действия Советскому Правительству.
Может быть, ты не подсчитывал, но ведь я из двадцати с лишним лет работы в советском кино — около 17-ти был безнадежно безработным.
Госкино не хотело, чтобы я работал!
Меня травили все это время, и последней каплей был скандал в Канне, в связи с неблагородными действиями Бондарчука, который, будучи членом жюри фестиваля, по наущению начальства старался (правда, в результате тщетно) сделать все, чтобы я не получил премии (я получил их целых три) за фильм “Ностальгия ”. Этот фильм я считаю в высшей степени патриотическим, и многие из тех мыслей, которые тыс горечью кидаешь мне с упреком, получили свое выражение в нем. Попроси у Ермаша разрешения посмотреть его, и все поймешь и согласишься со мной.
Желание же начальства втоптать мои чувства в грязь означает безусловное и страстное мечтание отделаться от меня, избавиться от меня и моего творчества, которое им не нужно совершенно.
Когда на выставку Маяковского в связи с его двадцатилетней работой почти никто из его коллег не захотел прийти, поэт воспринял это как жесточайший и несправедливый удар, и многие литературоведы считают это событие одной из главных причин, по которым он застрелился.
Когда же у меня был 50-летний юбилей, не было не только выставки, не было даже объявления и поздравления в нашем кинематографическом журнале, что делается всегда и с каждым членом Союза кинематографистов[223]
. Но даже это мелочь — причин десятки — и все они унизительны для меня. Ты просто не в курсе дела.Потом я вовсе не собираюсь уезжать надолго. Я прошу у своего руководства паспорта для себя, Ларисы, Андрюши и его бабушки, с которыми бы мы смогли в течение 3-х лет жить за границей — с тем, чтобы выполнить, вернее, воплотить свою заветную мечту: поставить оперу Борис Годунов” в Ковент-Гарден в Лондоне и “Гамлета” в кино. Об этом я написал свое письмо-просьбу в Госкино и Отдел культуры ЦК. До сих пор не получил ответа.