Андрей Тимофеевич Болотов – выдающийся деятель науки и культуры 1738—1833

До последнего времени на фамильной площадке Болотовых стояла установленная А. И. Трошиным мемориальная дощечка с надписью, что здесь похоронена мать Андрея Тимофеевича — Мавра Степановна. На мой недоуменный вопрос о том, что послужило основанием для установки этого указателя, А. И. Трошин коротко ответил, что почерпнул информацию из книги С. Новикова. Пришлось разубеждать его прямым указанием Андрея Тимофеевича: «...погребена была в приходской нашей церкви, под самым правым клиросом».

Не соответствует действительности и установка в пределах могильной площадки небольшого надгробия с указанием, что оно поставлено на месте могилы сына А. Т. Болотова — Степана. Во-первых, место для своей могилы Андрей Тимофеевич выбрал лишь в 1792 г., тогда как Степан умер в 1773 г. и, следовательно, не мог быть похоронен на еще не выбранном месте. Во- вторых, в дневниках есть записи о месте захоронения ближайших членов семьи, умерших в Дворянинове до 1792 г. Это площадка с правой стороны алтаря, рядом с могилой матери Андрея Тимофеевича — Мавры Степановны. Здесь были похоронены сын Дмитрий, внучка Екатерина, сын Степан.

Философия и нравственность А. Т. Болотова

Ознакомившись с творчеством А. Т. Болотова, с его крупнейшими достижениями в различных областях биологической и сельскохозяйственной наук, мы вправе задать вопрос: а каковы были философские взгляды Болотова, какими нравственными принципами руководствовался он в жизни?

Напомним, что времена Болотова — это период становления капитализма, начало технического прогресса, эпоха французских просветителей, развития материалистического понимания природы, борьбы с религиозными догматами. Какую же позицию в этой сложной идейной обстановке занял Болотов? Какие решающие события и факторы в его жизни (не считая дворянского происхождения) определяли направленность убеждений?

Детство Андрея Тимофеевича проходило в весьма религиозной семье. Существенную часть обстановки в дворяниновском доме составляли образа с горящими перед ними лампадами. Умирающий отец наставлял сына перед смертью, что главной опорой в его жнзни должен быть бог. После смерти отца сугубо религиозное воспитание продолжила мать. Глубоко верующим в божественное начало бытия вступил в жизнь юный Болотов. Однако в армии, особенно в период пребывания полка в Кенигсберге, где ему довелось вращаться в университетских кругах, читать много философских книг, иметь беседы с «вольнодумцами», был период, когда юноша находился на идейном распутье. Вспоминая в дальнейшем эти годы, Болотов писал: «... ибо как скоро, по прочтении оной Вольфианской философии, сделался я способным к чтению и пониманию книг, содержащих в себе и самые важные и высокие материи, и, получив к такому чтению превеликую охоту, стал и доставать и выбирать к чтению более такие; то каким-то образом, между множества других книг стали мне попадаться в руки и самые вольнодумческие и такие, которые мало-помалу и совсем неприметным и нечувствительным образом стали вперять в меня некоторые сумнительные о истине всего откровения и христианского закона и совращать меня с пути доброго... А сие произвело, что я... впал наконец в совершенное сумнительство о законе и едва было не сделался и сам совершенным деистом и вольнодумцем... обуреваем был иногда таким страданием душевным, что не рад был почти жизни и не знал, что мне делать и верить ли всему тому, что нам сказывают о христианском законе, или не верить, а почитать все то баснями, выдумками и хитростью духовных, как то помянутые писатели в меня вперить старались» [⁷ Болотов А. Т. Жизнь и приключения... Т. 2. Стб. 59—60.].

Как видите, молодой Болотов весьма мучительно переживал душевный разлад. Однако в дело вмешался случай. Болотов, бывая в Кенигсбергском университете, познакомился с русскими студентами, проходившими там практику, и особенно сблизился с С. Ф. Малиновским. Тот как раз в это время начал заниматься философией у профессора Веймана, который в отличие от вольфианцев был сторонником другого немецкого философа — X. Л. Крузия. Малиновский, с согласия Веймана, привлек к занятиям и Болотова. Прекрасный педагог, Вейман сумел увлечь юношей своими яркими, образными рассказами. В результате груз религиозного воспитания получил новую поддержку и в конце концов пересилил. Взгляды Крузия, пытавшегося объединить разум с божественным откровением, рационализм с теологией, казались мечущемуся в поисках истины Болотову спасительным мостиком. Окончательное утверждение его на позициях верующего человека произвело знакомство с трудами И. Г. Зульцера — немецкого философа, эстетика, одного из представителей натуртеологии, который весьма ярко описывал красоту и гармонию природных явлений, объясняя их как результат божьего всемогущества.