Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт

Но сколько Анечка ни смотрела, Соломенного Губерта нигде не было, и она не знала, подглядывает он или не подглядывает. Тогда она повернулась в сторону длинного коридора под высоким чёрным сводом и увидела большое-большое, вернее сказать, огромное окно, за которым оказалось нечто столь удивительное, что Анечка-Невеличка забыла и про пятак, и про Соломенного Губерта, а только глядела да глядела, раздумывая, что бы это — столь удивительное — могло быть за большим-большим, вернее сказать, огромным окном.

Что же там было?

Глава седьмая, в которой Анечка-Невеличка видит за большим-большим, вернее сказать, огромным окном нечто удивительное

БЫЛО ОНО СТЕКЛЯННЫМ, СЛОВНО зеркало, за которым что-то происходит. Словно бы зеркало и словно бы не зеркало, хотя и было стеклянным. Было оно словно рама, но огромная, большая рама, за которой преспокойно могли поместиться комната, кухня, амбар и ещё комната. И за огромной этой, вернее сказать, очень большой рамой стояли стеклянные одноногие кругляки— точь-в-точь высокие грибы! — а возле каждого сидели чёрные, будто собравшиеся на похороны, мужчины в чёрных костюмах и белые, будто собравшиеся на свадьбу, дамы в белых платьях.

На головах у белых дам были красные, голубые и золотые шляпы, такие большие, что дамам невозможно было заглянуть в глаза. Чёрным мужчинам в чёрных костюмах тоже невозможно было заглянуть в глаза, потому что перед глазами держали они огромные, вернее сказать, очень большие страницы и, как на похоронах — ну просто совсем как на похоронах! — пели по нотам. Что они пели? Что же они пели? Анечке показалось, что поют они вот что:

Прорасти, душа, из мрака, Как

горошина из праха; Будешь ты

весной в стручках, Стережёт

их дед в очках, Он приятель

живодёра; Упаси нас

от раздора! Аминь!

Или, может быть, пели они вот что:

Чёрная стена во ржи,

Нам дорогу укажи,

Чтобы в поле не пропасть нам,

Чтоб в болото не попасть нам,

Где могилки у реки

И блуждают огоньки.

Могли они петь ещё и вот что:

Ой могила, ты могила,

Впрямь ли жизнь в тебе уныла?

Есть ли в речках твоих раки?

Есть ли в поднебесье птахи?

Много ли в полях зайчишек,

Бьют ли серых из ружьишек?

Иль в картошки целится,

Кто в тебе поселится?

Пели мужчины ещё что-то очень грустное и при этом — совсем немножко, просто чуточку — отхлёбывали из маленьких белых напёрстков, по виду просто игрушечных. Отхлебнув глоток, они разглаживали усы, а потом прикладывали к лицу большие красивые полосатые платки и плакали.

У белых дам в белых платьях и в красных, голубых и золотых шляпах, таких больших, что дамам невозможно было заглянуть в глаза, были огромные, вернее сказать, очень большие рты, словно бы дамы держали в них розы. И когда дамы что-то шептали, казалось, что розы раскачивает ветер. Дамы шептали и слушали пение чёрных мужчин в чёрных костюмах, а те, по всей вероятности, пели вот что:

Роза, роза, ночь настала.

Дней минувших не вернёшь.

Ты почти уже увяла И до

святок пропадёшь.

И начнут тебя метели

Снегом белым засыпать.

Роза, роза, неужели

Не воскреснешь ты опять!

Дамы слушали и молчали; а пока они молчали, между стеклянных одноногих кругляков расхаживали три чёрных господина в чёрном — высокий, средний и невысокий, просто совсем низенький; они не присаживались ни на минутку, а только расхаживали и кланялись, да ещё носили на руке большие белые башни и не переставая кланялись. Не переставая кланяться, они зажигали спички и светили белым дамам в белых платьях и больших шляпах в глаза, и вдруг оказывалось, что в глаза можно заглянуть. Глаза у дам были большие, словно у кошек, только больше, намного больше! А три чёрных господина в чёрном — высокий, средний и невысокий, просто совсем низенький, — которые всё время кланялись и носили белые башни, и зажигали спички, и светили белым дамам в белых платьях и в больших шляпах в глаза, эти три господина не пели, а постоянно что-то приговаривали.

Что же они приговаривали? Приговаривали они, вероятно, вот что:

Отыскали в буераке

Замечательную кадь. Все,

какие есть, собаки стали

прыгать и скакать!

Что же, что же в той кадушке?

Там заморская княжна —

Не богаче побирушки,

Но прекрасна и нежна!

Тут пришёл колдун-пустынник

И упрятал кадь в подкоп;

Прилетел с ним дрозд-рябинник,

А потом настал потоп.

Или, может быть, приговаривали они вот что:

Перед самым алтарём

Примостился хитрый гном;

Что-то шепчет и бормочет,

Свечи гасит, ножик точит

Коротышка-бормотун.

Этот гном и есть колдун!

Могли они приговаривать ещё и вот что:

Чёрный мак в саду цветёт,

Марья замуж не идёт,

Всё мотает пряжу, пряжу:

Не просите — не уважу,

Замуж, мол, успею!

Что нам делать с нею?