Ребятишки принимались играть в салки, жмурки, горелки. Мальчишки соревновались в беге, прыжках в длину и высоту. Нередко, благодаря судейскому авторитету, они упрашивали Анфису посмотреть и оценить, кто пришёл первым, кто прыгнул выше и всё такое прочее. Она не отказывала, была лишь рада такой чести. Плюс скакать и куда-то мчаться самой не хотелось из-за проблем с дыханием. И так уже вон сколько натанцевала и навертелась.
Анфису больше всего забавляла игра в «коршуна», где один водящий – собственно Коршун и одна защитница – гусыня, курочка, куропатка. А остальные – как бы цыплята, гуськом за ней стоят в одну вереницу, держа друг дружку за пояс и периодически разбегаясь от коршуна кто куда в рамках оговорённой зоны.
Между защитницей и водящим то и дело происходят разговоры, представляющие собой ещё одно целое ритуальное представление. Коршун должен идеально играть свою роль, важно расхаживать, злобно поглядывать на «цыплят» позади защитницы. Требовалось вжиться в роль. И смотреть на такую игру Анфисе нравилось куда больше, чем участвовать в защите берёзки-купайло.
Суть сводилась к тому, что цыплята, мол, сами виноваты, ходили к нему на чужую землю. А теперь он здесь собирает, в зависимости от игрового кона, то камешки, чтобы в цыплят кидать, то зёрнышки, из которых «своим детям кашу сварит, а чужим кипятком глаза зальёт» – с угрозой гусыне. И по одному вылавливал да отводил за зону игры, выводя из забавы, пока так не победит, схватив всех.
«Цыплята», убегая от водящего, пытались поднять с поля прутья и веточки. И, когда у каждого было по одному, начиналась финальная часть, где Коршуну предлагали лучшую баню и он соглашался, тогда вместо веника его в шутку колотили розгами, прогоняя прочь.
Вся игра сопровождалась заученными, иногда переделанными на свой лад, песенками и стишками, разыгрывая эти разговоры, будто маленький детский театр. Анфисе нравилось быть и коршуном, и гусыней, и цыплёнком. Девочку устраивала любая роль, в каждой она находила определённые плюсы и веселье.
Иногда играли так долго, чередуясь, что, когда Коршун хватал последнего, он сам становился Защитником, а бывшая Гусыня – нападающей Пустельгой, например, или играли в наступившую ночь, что она теперь – Сова, а защитник – какой-нибудь заплутавший тетерев с выводком молодняка.
Сегодня тоже играли долго и со сменой ролей, пока не раздался топот копыт. Тут-то все и сорвались с места, стремглав побежав к центральной улочке с большущим костром. Ведь именно по ней должна была проехать церковная повозка Его Высокопреосвященства. Анфиса Крэшнер пыталась увидеть где-нибудь отца, но это не удавалось. Да и взор был больше прикован всё-таки к приезду почётного гостя.
Зрелище было удивительное. Белые грациозные кони породы «высокогорный альбус», с сильными ногами, густой гривой и впечатляющими щётками на ногах у копыт. Украшенная крестами сама бледно-бордовая с белым декором повозка везла кардинала, чей крючковатый крупный нос сейчас Анфиса видела в профиль. Мужчина даже не выглядывал и не приветствовал никого из собравшихся на праздник, а просто спокойно сидел внутри, даже не повернувшись к окну.
А позади кареты была прикреплена устойчивая телега, украшенная букетами цветов и пучками различных трав – целебных и отгоняющих злых духов. На ней среди различных сподручных предметов, бочонков со святой водой и церковной утвари и стоял сам архиепископ Магнус.
Это был человек лет сорока или чуть больше. В глазах Анфисы он выглядел прямо-таки старым, даже при учёте её знакомства с намного более пожилым, зато очень крепким и поджарым друидом-отшельником. Лицо у архиепископа снизу поросло жёсткой густой щетиной небольшой прямой бороды. Усов он не носил. А из-под высокой красивой митры виднелись короткие светлые волосы. Мужчина казался самую малость лопоухим. А его серо-голубые глаза на уже покрытом рядом морщин лице были большими, но среди сгустков кожи у скул и наплывающих надбровных дуг выглядели при этом глубоко посажеными.
Кони встали. Музыка и гуляния вокруг затихли. Архиепископ в знак приветствия распростёр приподнятые руки, улыбаясь толпе, и вокруг раздалось ликование, сопровождаемое вскоре бурными хлопками в честь прибытия столь важного гостя. Магнус низко поклонился радостной публике, откупорил бочонок со святой водой и поднял метёлочку – кропило, принявшись разбрызгивать им святую воду на присутствующих. Те подставляли одежду и лица, поднимали различные предметы обихода на освящение и взятые с собой специально для этой церемонии ветки вербены.