Ангел

Танцевал он, конечно, классно, ничего не скажешь, с малолетства бальными танцами занимался. Сейчас бросил, комплекция не позволяла, но навыки остались. «Первый танцор на деревне», смеялась Маринка. Этим он ее и покорил. В танце Пашка преображался, казалось, что даже ростом становился повыше, от него веяло такой мужественностью, силой, и в тоже время нежностью к партнерше, что девчонки на танцах все чаще заказывали «белый танец». Он никому не отказывал, но Маринку выделял.

Лёха не ревновал, друзей не ревнуют, дружили вдвоем, будем дружить втроем. Тем более, это последнее их «детское лето», как говорил Пашка, им с Лёхой на следующий год поступать, а Маринка говорила, что без них в деревню не поедет. Поэтому и купания в речке, и сбор земляники вперемешку с прятками в лесу, и ночевки на сеновале под звездами, и песни под гитару у костра, и печеную в нем картошку, старались запомнить надолго, сохранить этот «кусочек счастья», как говорила Маринка, надолго в памяти и сердце. Кто знает, что жизнь преподнесет дальше, а это уже никто не отберет.

Знал бы Лёха, что жизнь преподнесет дальше, навсегда бы остался в том лете в деревне.

Он готовился к поступлению в университет, поэтому в деревню не поехал. Родители решили проведать бабушку, старенькая совсем стала, и уговорить ее перебраться к осени к ним в город. Уехали утром рано, когда Лёха спал, оставили на столе записку «Завтрак на столе, обед на плите, будем к вечеру. Любим. Мы».

Эту записку он до сих пор с собой носит. «…Любим. Мы».

До вечера он не беспокоился, да и времени совсем не было, занимался, на исторический конкурс был огромный, а он хотел поступить на бюджет, чтобы не в тягость родителям, зарплата у врачей не большая, не хотел быть обузой. Ближе к ночи появилась необъяснимая тревога, решил, что перезанимался, устал. Набрал номер мамы.