Ангел Аспида

Мари лишь протяжно охнула от удивления пав на мягкое кресло. Будто ее ранили в самое болезненное место.

Умирало ее сребролюбие.

Подобно пеплу при пожарище клочки бумаги летали по кабинету, ибо снаряды, вылетавшие из оружия, устремлялись прямиком в хранилище сейфа, где хранились ценные бумаги, которые рвались, изображая конфитюр из шутих и хлопушек. Вскоре, минуя секунды, барабан револьвера опустел, и барон положил орудие казни обратно в ящик. Уселся рядом с женой. И впервые произнес нечто вразумительное.

– Все эти налоговые документы, закладные, счета в банке, делали меня жадным и ненасытным скупердяем. Но отныне я свободен, я вижу, что для меня самое главное это вы, моя семья, Джорджиана, Сара, Олаф, и ты моя единственная возлюбленная. Я почитал свою холодность к людям черствостью своей натуры, проявлением властной силы, или банальной нехваткой времени. Но взгляни. Старый ты болван, на свою жизнь, и увидишь – говорю я себе – увидишь, что ты верен супружескому единству. – тут он окончательно смягчился. – Я люблю тебя. – говорил барон уставший, просветлевший. – Отныне я свободен от всего этого. Я свободен.

Преодолевая мучительную ноющую боль, Аспид услышал знакомые ему голоса, оказывается всё семейство Дон-Эскью живо. О как радостно он мыслил, и та радость поддерживала его ускользающие силы.

На костылях надежды, Аспид встал с дивана, дабы направиться в гостиную. Там были все, кроме Хлои. Барон ухаживал за поправляющимся Эстебаном, а тот словно позабыв прошлые обиды, видимо простил своего господина. Простил еще тогда, когда тот занес на него опьяненную гневом руку. Сестрички развлекали их своими играми. А баронесса ругалась, попрекая излишнее озорство девушек.

Аспид как всегда встал по центру комнаты, но пропала вся былая статность в юноше, он казался сгорбленным, больным, подавленным. Темные загадочные материи покинули его душу. И он, отныне безымянный, бескровный, но небезгрешный человек, встал перед ними, пал на колени и взмолился. Он лишь просил у всех прощения. О насколько было искренно то прошение.

– Простите меня. – не переставая твердил Аспид. – Я в своем безграничном безумии ломал ваши жизни, вскрывал ваши души, тем самым убивая себя, наносил раны своей душе. Простите меня, если то возможно.

Семейство Дон-Эскью сохранило молчание. Слишком много произошло событий, о которых не было больше сил думать, вспоминать о них незабвенных.

Юноша вскоре вернулся в свою комнату, улегся и заснул.

Минуло несколько дней, и он полностью выздоровел, даже его одежды очистились от запекшейся грязи.

Юноша, размышляя, стоял возле окна, созерцая то, как уезжает Эстебан. Барон частично загладил свою вину, наградив слугу бессрочным отпуском. Араб вернется на Восток, к своей семье, которая уже давно простила его, приняв его убеждения на счет вероисповедания. Посему Эстебан садился в карету, но перед тем тот не позабыл заглянуть под колеса экипажа, нет ли там еще подкидышей, за которых ему предстоит проливать собственную кровь. К счастью, никого там не обнаружилось.

Незаметно подошла Хлоя.

– Прости и ты меня. – сказал он.

Девушка засмущалась и ответила.

– Знаешь, а ты всё-таки справился. Ведь ты сломал меня. – юноша удивленно воззрился на нее. – Ты, будучи на краю гибели, отказался от зла, очистился покаянием, как разбойник на кресте, возле Господа распятого. Теперь пришло время, тебе восстать возле Господа воскресшего.

– Если не я тот Злодей, то кто? Меня зовут не Аспид? – спросил он у Хлои.

– Ты не был рожден, потому у тебя нет имени. Ты будешь противостоять Зверю, в устах которого будет заключена алчная ложь, а твоими устами будет проповедоваться святая правда. Тем самым ты сохранишь многих людей от его пагубного влияния. Ты объединишь Божий народ, будешь смывать с умов людских метку Зверя. Теперь в тебе нет греха. Скоро ты предстанешь пред ним, и он убоится тебя. Но поражение Злодей примет от Господа. Зверь погубит тебя, но прежде ты сотворишь много праведных дел.

– Мне странно слышать это. Но я верю тебе, ибо знаю кто ты. Ты не лжепророк. – сказал юноша. – Я приму сей бремя. Но прежде покажи себя в истинном обличье.

– Тогда повернись к окну и закрой глаза. – сказала Хлоя.

Он повиновался, прикрыв веки. И когда прозрел, в отражении стекла, сквозь зерцало, увидел девушку, облаченную в белоснежную тунику, ее спина и плечи обнажены и из лопаток произрастают два белых крыла до самого пола, отчего перышки ласково касаются ее пят. Свечение исходило и распространялось подобно северному сиянию. Завороженный он развернулся, бесстрастно прильнул к эфирному видению, обнял руками ее стройную талию, прижавшись грудью к ее белоснежной спине. Крылья расправились и укрыли их обоих.

– Ответь мне. Можно ли любить свою девственность? – спросил он.

– Люби, так, как я тебя люблю. – искренно ответила она. – Я всегда рядом с тобой, я буду вкладывать в твои уста верные слова, в твое сердце милосердные чувства, а в душу твою праведные помыслы. Но ты больше не увидишь меня воочию. Увидишь меня только тогда, когда окончится твой путь. Когда исполнится твое предназначение.