Ангел любит лишь тебя

В квартире пахло гарью. Галка рыдала, сидя на табуретке перед плитой, а в воздухе клубился туман. На сковороде угрюмо лежали шесть круглых угольков.

Юлиана бросилась открывать окно.

– Галя, что случилось? – вытаращив глаза, спросил Абрикосов.

– Я хотела пожарить котлеты, – всхлипнула Галя, – но отвлеклась, и вот что получилось. – Она с тоской посмотрела на обуглившуюся сковороду и вновь уткнулась носом в ладони.

– Ладно, не горюй, – Юлиана обняла подругу, – сейчас проветрим кухню и сделаем омлет. Это, как показывает практика, вариант беспроигрышный.

– У меня что, руки из задницы растут, – Галка сильнее задышала ей в плечо, – почему у меня никогда ничего не получается?

– Ничего подобного, просто надо потренироваться. Помнишь, Регина обещала нас научить? Вот пойдем к ней и попросим научить делать котлеты. И не полуфабрикатные, а настоящие, из фарша. Договорились?

– Хорошо, – согласилась Королёва. – Только есть уже сейчас хочется.

– Тогда вперед, в холодильник за молоком и яйцами.

После нехитрого обеда дом затих. Галка вязала какое-то кривобокое полотно, неловко ворочая спицами. Абрикосов сосредоточенно собирался в рейс. Юлиана уселась на диван с книгой, но читать не смогла, ее отвлекали мысли о смерти Василия и другого, незнакомого ей машиниста.

– Галь, – позвала она.

– Ау, – отозвалась из комнаты Королёва.

– Я, кажется, догадываюсь, кто убил Васю.

Галя высунула любопытный нос из спальни и потихоньку, словно боясь спугнуть, подобралась к Юлиане и уселась рядом.

Девушка осторожно пересказала подруге сегодняшний разговор с помощником машиниста.

– Значит, эта Катя ненавидела Васю?

– Скорее, очень сильно любила.

– Это одно и то же. Я где-то читала, что любовь и ненависть – это эмоции одного порядка, и человек, который испытывает их, одинаково не может совладать с собой.

Юлиана удивленно посмотрела на подругу.

– Что, – взвилась Королёва, – не надо из меня дуру делать. Слава, а ты что думаешь?

Абрикосов не ответил. Он раздраженно смотрел на свое отражение в зеркале, хмурился и все поправлял воротник голубой сорочки.

– Слава, – позвала опять Королёва. – И хватит мацать рубаху, такими темпами ты на работу пойдешь уже с черным воротом, – Галка убрала руки от пуза, подошла к Абрикосову и одним движением одернула тугую полоску, обвивающую Славину шею.

– Не знаю, – Слава уселся под вешалку и уныло опустил голову. – Мне надо к Васиным родителям съездить, я его вещи отвезти обещал. Они у меня в машине лежат, думаю прямо сегодня после работы махнуть. Может, ты со мной поедешь, Галь? Заодно и про ребенка расскажешь.

– Не поеду я никуда, – Королёва упрямо отвернулась от Абрикосова. – Эта мамаша меня на похоронах так отбрила, что я к ней теперь на пушечный выстрел не подойду.

– Зря ты так, – возразил он, тяжело поднимаясь, – представляешь, каково ей, единственного сына потеряла. – Ладно, как хочешь, я тебя заставлять не буду. Спасибо за рубашку.

***

В депо Абрикосов, как обычно, приехал заранее. Только вот прежнего воодушевления работа больше не вызывала. Здесь все напоминало о Васе. В коридоре. В кабинете фельдшера или психолога, где Слава проходил необходимые проверки перед рейсом. У дежурного по линейному пункту, где он получал маршрутный лист и ключи от кабины и электрических шкафов. Везде, где бы он ни находился, каждая вещь, каждая трещинка на стене кричали о том, что он больше никогда не увидит друга.

Или, наоборот, казалось, что вот-вот Вася выйдет из-за угла вразвалку, как обычно, улыбчивый и немного смущенный. Скажет что-нибудь незначительное и пойдет по своим делам, например, получать допуск или сдавать журнал. А потом они встретятся дома, завалятся с ногами на диван и будут пить пиво и смотреть «Форсаж» или обсуждать девчонок, а может быть, начальство.

– Слава, – услышал Абрикосов тихий мелодичный голос, – у тебя время до рейса еще есть? Зайди ко мне.

Абрикосов очнулся от мыслей и осторожно заглянул в открытую дверь. Седовласая Римма Ивановна, которая так не понравилась Юлиане, восседала за огромным столом. Она заполняла собой весь кабинет. Строгий порядок, вещи – каждая на своем месте. Даже цветы на подоконнике, казалось, росли каким-то особенным строем.

– Что случилось, Римма Ивановна?

– Ничего, – словно немного удивилась она. – Увидела, как ты идешь, и решила окрикнуть. Ты как? Держишься?

– Хреново, – признался Абрикосов, плюхаясь на стул для посетителей, – все думаю, кто это мог сделать с Васей.

Римма проницательно глянула на него и закивала.

– Здесь только свои, ты же понимаешь.

– В том-то и дело. Оттого и хреново, – вздохнул он.

– Его обязательно найдут, – Римма подалась вперед, твидовый костюм при этом пошел некрасивыми складками. – Железка, конечно, большая, но здесь каждый чих задокументирован, все рабочие контакты твоего Василия здесь, в папках, – она кивнула на стену, около которой высились четыре высоченных сейфовых шкафа.

– А если это личное?