Ангел севера

– «Пожалуйста, не спорь»?! – ядовито повторил он. – Теперь я верю, что об англичанах говорят правду, когда утверждают, будто ими командуют женщины. Надо же! Просить жену послушаться своего приказа, когда ее следовало бы поучить ремнем. Если, не дай Бог, наступит такой день, когда уважающий себя русский заговорит с непослушной женой в том же тоне, что и вы… – Он оборвал себя и посмотрел на них с отвращением.

Тася насупилась в ответ:

– Слава Богу, я замужем не за «уважающим себя русским». Вам нужны не жены, а рабыни! Помоги Господь здешним женщинам, у которых есть ум, и характер, и свое мнение!

Николай посмотрел Поверх ее головы на Люка, и его золотые глаза блеснули внезапным весельем.

– Вы ее испортили, – произнес он. – Ей лучше убраться в Англию.

Повинуясь знакам мужа, Тася отпустила его и шагнула к Николаю, на ходу натягивая на голову капюшон накидки.

Однако тут же замерла, увидев тень, мелькнувшую в передней, и услышав приглушенные ковром шаги.

Остальные тоже услышали осторожные шаги и замерли.

Люк опомнился первым и бесшумно выбежал в переднюю.

Он схватил подслушивающего часового и зажал ему рот. Тот стал так сильно сопротивляться, что оба ударились о стену.

Люк задыхался, напрягая последние силы, еще немного – и солдат вырвется из объятий сжимавшей его руки. Один крик поднимет всех на ноги, и Тася лишится последнего шанса на освобождение.

Люк, хватая ртом воздух, смутно ощутил, что Николай приблизился. Блеснула сталь, и человек обмяк, тяжело привалившись к Люку. Он понял, что Николай заколол часового и сразу прижал какой-то матерчатый ком – не то полотенце, не то тряпку – к смертельной ране, чтобы остановить кровь.

Солдат последний раз дернулся в руках Люка.

– Не дай крови попасть на ковер, – проговорил Николай, осторожно отступая от тела.

Люка замутило Мельком он увидел два женских лица: бледное, напряженное лицо Марии Петровны и замкнутое, отчужденное лицо Таси. Решительно подавив легкую тошноту, он помог Николаю вынести мертвого часового. Дальше по коридору была комната, нечто вроде кладовой, в которой стояла ненужная мебель и были сложены картины. Они положили тело в угол, загородили его столом и заложили картинами в рамах.

– Еще один скелет в семейной истории Ангеловских. – Николай критически оглядел их работу. Лицо его не выражало никаких эмоций, желтые глаза были пусты, как плошки.

Люк был поражен бездушной черствостью Николая, но тут он обратил внимание на то, как побелели костяшки его сжатых в кулак, запятнанных кровью пальцев.

– Не думайте, – пробормотал Николай, заметив этот взгляд, – что вид смерти меня волнует. Раньше волновал, а теперь меня беспокоит как раз отсутствие всяких чувств.

Люк скептически посмотрел на него:

– Как угодно.

– Пошли. – Николай не стал задерживаться. – Вся эта возня и передвижка мебели… Они скоро заметят, что солдат пропал, и пошлют целый полк на его розыски.

Тася спокойно, не ускоряя шага, спустилась по лестнице, опираясь на руку Николая. Она низко склонила голову, чтобы походить на страдающую мать, и капюшон опустился на лоб, скрывая лицо. Смерть солдата потрясла ее, и она поняла, как жестока и кровава борьба за жизнь.

Она черпала силы в холодной решимости Николая. Тася покидала дворец, где умер Миша и началась ее непростая дорога, но теперь у нее был Люк и был дом, куда она отчаянно хотела вернуться. Она положила руку под плащом себе на живот, где уже гнездился ее ребенок. Господи, дай мне вернуться, пусть мы все благополучно вернемся домой…

Губы ее шевелились в беззвучной молитве, пока она шла рядом с Николаем через вестибюль, полный солдат, и ощущала на себе их взгляды.

Кто– то встал на их пути, вынуждая остановиться. Тася вцепилась в руку Николая. Он не моргнул, хотя ее ногти больно впились в кожу.

– Полковник, в чем дело? – холодно спросил он. – Вы что-то хотите?

– Да, ваше сиятельство. Мадам Каптерева известна как женщина необыкновенной красоты. Я счел бы за честь хоть мельком увидеть ее лицо.

Ответ Николая источал презрение:

– Только тупой холоп может попросить об этом. Неужели вы совсем не уважаете горе матери, что осмеливаетесь тай оскорблять ее?

Наступило долгое вызывающее молчание. Рука Николая под Тасиными пальцами напряглась и словно окаменела.

Наконец Редков отступил.

– Простите меня, госпожа Каптерева, – пробормотал он. – Я не хотел вас оскорбить.

Тася молча кивнула и продолжила свой путь об руку с Николаем, а офицер остался на месте, глядя им вслед. Переступив порог, выложенный узором из цветных кирпичей, она ощутила на лице прохладу ночного ветра. Они быстро пошли к экипажу, поджидавшему их в темноте, в стороне от света, бросаемого уличным фонарем.

– Быстрее, – сказал Николай, подталкивая ее к экипажу и помогая зайти внутрь.

Тася крепко сжала его руки. Из тени приспущенного капюшона глаза ее светились неестественным блеском. Ощущение неминуемой беды, страха не за себя, а за него нахлынуло и стало невыносимым. Перед ее глазами мелькнуло видение – он корчится и кричит в ужасной муке…, и лицо его залито кровью. Ее затрясло.