Ангел Западного окна

— Липотин, с вами сегодня положительно невозможно разговаривать!

— Но почему же?

— Нет, это уж слишком — обманывать даму, утверждать, что у меня есть какое-то оружие…

— …которое вы получили от меня.

— Послушайте, как только вы ещё раз скажете…

— …что это было в прошлой инкарнации. Очень может быть! Хотя… — и Липотин, изобразив на лице глубокое раздумье, пробормотал: — века перепутать совсем нетрудно.

Да, сегодня с ним серьёзного разговора не получится. В душе я начинал уже злиться. Ну что ж, делать нечего, придется подлаживаться под него, и я, сухо усмехнувшись, сказал:

— Жаль, что я не могу отослать княгиню Шотокалунгину в прошлую инкарнацию за этой редкостью, о которой она так страстно мечтает!

— Почему же нет? — спросил Липотин.

— Боюсь, у княгини ваши столь удобные и столь глубокомысленные отговорки вряд ли найдут понимание.

— Не скажите! — Липотин усмехнулся. — Княгиня — русская.

— Ну и?..

— Россия молода. Даже очень, как считает кое-кто из ваших соотечественников. Моложе вас всех. Но в то же время её история уходит корнями в глубокую древность. Что бы мы ни делали, ни у кого это не вызовет удивления: можем хныкать, подобно детям, или, подобно восточным седобородым мудрецам, погрузиться в свои мысли и не заметить, как пролетели века…

Ну, это мы уже слышали. И я не удержался, чтобы не поддразнить его:

— Как же, как же, ведь русские — это богоизбранный народ.

Липотин по-мефистофельски ухмыльнулся:

— Возможно. Ибо вы-то уж точно от дьявола. Впрочем, все мы составляем единый мир.

И вновь возобладало во мне желание поиронизировать над этим застольным философствованием, национальной болезнью русских:

— Мудрость, достойная антиквара! Предметы старины, не важно, какой эпохи, оказавшись в руках современных живых людей, проповедуют бренность пространства и времени. Лишь мы сами привязаны к ним… — Моим намерением было и дальше без разбора нагромождать подобные банальности, чтобы поток моей болтовни перехлестнул его затёртые, обветшалые философемы, однако он, усмехнувшись, прервал меня каким-то клюющим движением своей птичьей головы:

— Ну что ж, антиквариат действительно многому меня научил. Кстати, самая древняя из всех известных мне антикварных редкостей — это я сам. Собственно, моё настоящее имя — Маске.

Нет слов, чтобы описать ту оторопь, которая нашла на меня. На мгновение мне показалось, что моя голова превратилась в какой-то сгусток тумана. С большим трудом унял я вспыхнувшее во мне волнение до уровня вежливого удивления и спросил:

— Откуда вам известно это имя, Липотин? Вы даже представить себе не можете, как это меня интересует! Дело в том, что Маске небезызвестен и мне.

— Вот как? — Лицо Липотина оставалось непроницаемым, как маска.

— Да-да. Должен признаться, и имя это, и его носитель с определенного времени занимают меня чрезвычайно…

— Надо думать, в этой инкарнации, то есть с недавних пор? — усмехнулся Липотин.

— Да! Конечно! — заверил я желчно. — С тех пор как я получил эти… эти… — Невольно я шагнул к письменному столу, где пирамидами громоздились свидетельства моей работы; от внимания Липотина это не ускользнуло, ну а скомбинировать недостающие детали, конечно, труда не составило. Поэтому он перебил меня с явным самодовольством:

— Хотите сказать, с тех пор как к вам в руки попали эти акты и хроники о жизни известного Джона Ди, алхимика и чернокнижника Елизаветинской эпохи? Всё верно, Маске знавал и этих господ.

Моё терпение стало иссякать.

— Послушайте, Липотин, сегодня вы уже достаточно дурачили меня. Что же касается ваших таинственных иносказаний, то их, видимо, следует отнести, на счет вашего не в меру весёлого вечернего настроения; ответьте же наконец: откуда вы узнали это имя — Маске?

— Ну вот, — с прежней ленцой протянул Липотин, — ведь я уже, кажется, сказал, что он был…

— Русский, разумеется. «Магистр царя», как его обычно называют в старинных грамотах. Но вы? Что общего с ним у вас?

Липотин встал и закурил новую сигарету:

— Шутка, почтеннейший! Магистр царя известен в… в наших кругах. Разве так уж невероятно, что этот самый Маске является родоначальником какой-нибудь фамилии потомственных археологов и антикваров, подобной моей? Конечно, гипотеза, не более, дорогой друг, всего лишь гипотеза! — И он потянулся за своим пальто и шляпой.

— В самом деле забавно, — сказал я, — значит, эта странная фигура известна вам из истории вашей родины? Но в старинных английских хрониках и документах она всплывает вновь и вторгается в мою жизнь… так сказать…

Слова эти сорвались с моих губ нечаянно, но Липотин, открыв дверь, пожал мне руку: