Ангелоиды сумерек

Я не стал спорить: стянул заветный перстенёк с пальца и протянул ей.

Все попрощались друг с другом и вышли наружу. До чего замечательно, что мы, сумры, понимаем друг друга практически без слов!

– Ты не раздумал, Анди? – негромко спросил Хельм, когда обе моих женщины скрылись внутри огромной беседки. – Я через твоё слово не переступлю.

– Нет. Они тоже знают? – я кивнул в сторону криптомерии.

– Догадываются.

Обмениваясь этими репликами, мы успели отойти далеко в сторону.

– Все такие чуткие и понимающие, кроме меня, – вздохнул я. – Ладно, слово сумра – золотое слово. Тем более выступил с предложением как раз я. Что делать-то потребуется?

– Анди, не обижайся. Я тут на досуге уже кое-что прикинул, хоть и думал, что исполнять не придётся: вместе с женщинами укроемся, то, сё…

И потом – неожиданно твёрдым тоном:

– Решил – теперь слушайся одного меня. Лететь ведь сможешь, как тогда с Вульфрином, но с повязкой на глазах?

– Попробую. Где Лейтэ, кстати?

– Отпустил от себя, – Хельм вроде бы даже развеселился. – У тебя что – заскок на известном ритуале произошёл? Даже в потоке вольного воздуха будет мерещиться, как тебе голову удаляют.

В самом деле: хотя он набросил на плечи свою неизменную мантию, но под ней была одна широко подпоясанная рубаха и штаны. Даже ноги были в одних носках.

– В общем, – деловито продолжил он, снимая часть опояски и надевая на меня, а другую половину закрепляя на своей талии, – смотреть вниз и по сторонам тебе будет нельзя, а почему – поймешь, когда прибудем на место. Между кожаными обручами – цепь, я всё продумал ещё до того, как ты возник в доме. Ты будешь двигателем, а я стану направлять – как-нибудь справимся.

– Только не вздумай всучить мне очередную фуляровую сморкалочку, – отозвался я, заранее сожмурившись.

Но, кажется, то был кусучий шерстяной шарф. Его плотно повязали вокруг моей физиономии – и я столбом воспарил кверху, волоча за обе руки тяжёлого на подъём Хельмута.

Как-то сразу он стал задавать мне, ослепшему и почти глухому, верный курс через облака или просто влажный туман. Некие длинные перья слегка щекотали кожу, в ноздрях першило не без приятности, волосы, которые я всегда закалывал тугой заколкой, расстегнулись и теперь стелились по ветру, хлеща по спине. Сквозь шарф пробивалось то яркое сияние, то не менее пронзительная темнота. В ушах засели тугие пробки, в горле стоял клубок: возможно, я бы и задохнулся, если бы мне было необходимо дышать. Уже почти совсем…

Но тут Хельм, который всё время вёл меня, точно пилот гондолы – аэростат, вытащил свою левую руку из моей и скомандовал:

– Теперь сдёрни повязку. Это здесь.

Я и Хельмут почти неподвижно парили над бескрайней белизной, под чистым небом удивительного изумрудного оттенка: ни солнца, ни созвездий. Нечто подобное рукояти меча рассекало эту белизну – то была одетая льдом и снегом гора, на самой вершине которой выросло дерево с прямым стволом и округлой кроной. Не дуб, Не ясень. Не секвойя. Вообще несравнимо ни с чем: широкие сердцевидные листья были словно отлиты из зелёного золота, складки жемчужно-серой коры выгибались наподобие органных труб, корни оплетали всю вершину и спускались вниз подобно застывшему водопаду.

Мы опустились и стали рядом с деревом. Здесь снега не оказалось – некий пухлый и лёгкий осадок одного цвета со стволом.

– Что это, Хельм?

– Ты её видел издалека на том самом острове. Гора Каф, Гора Сумеру. Можешь отыскать множество иных имён, и все они будут пригодны.

– А дерево?

Я хотел добавить, что раньше его не видел, но усомнился: не таким уж большим оно оказалось, раза в два выше садовой яблони. Или то я вырос, пока сюда летел?

– Гаокерен. У меня был двуручный клинок с его изображением в перекрестье.

Он порылся в углублении между корней и вытянул оттуда узелок:

– Снимай с себя всё – одежду, обувь, исподнее. Давай мне. И становись вот сюда.

На этих словах Хельмут освободился от своей мантии и разложил на корнях рядом с моими ступнями – красной стороной кверху.

– Хорошо. А сейчас поплотнее прислонись к стволу спиной.

Я послушался – и будто погрузился в тугую воду. Хельмут поднял одну мою руку и тотчас перехватил чем-то поперёк запястья. Проделал то же с другой. Вокруг моей шеи легло ожерелье гарроты, по щиколоткам – браслеты оков. Не из металла – из чего-то более скользкого и обтекаемого. Только пояс, что надел на талию мой палач, остался таким, как и был, – из бычьей кожи – и намертво прикипел к коре.

– Теперь самое главное, – сказал он строго. – Я вызову это и уйду. Ни помочь, ни довести твои муки до смертного предела я не вправе. Они только твои и ничьи больше. И победа твоя, и поражение тоже.

– Тогда прощай навсегда, Хельм. Так я и не узнал, кем ты был на самом деле.

Он улыбнулся – чуть печально: