Ангелология

Перед ее взором открылась часовня Поклонения. Стены переливались золотом. Эванджелина как будто очутилась внутри эмалированного яйца Фаберже. Это была личная часовня сестер-францисканок от Непрестанной Адорации, с высоким центральным куполом и огромными панелями из небьющегося стекла. Главным шедевром часовни Поклонения был ряд витражей прямо над алтарем. На них изображались три ангельские сферы: первая — сфера серафимов, херувимов и престолов; вторая — сфера доминионов, добродетелей и сил; третья — сфера начал, архангелов и ангелов. Вместе все три сферы образовывали небесный хор, голос небес. Каждое утро сестра Эванджелина смотрела на ангелов, парящих на сверкающих стеклянных просторах, и пыталась представить себе их истинное великолепие, чистый сияющий обжигающий свет, который исходит от них.

Сестры Бернис и Бонифация, которые обязаны были поклоняться с четырех до пяти, стояли на коленях перед алтарем. Они синхронно перебирали резные деревянные бусинки четок — всего бусинок было семьдесят, — словно желая произнести самое последнее слово последней молитвы с таким же воодушевлением, как и первое. В любое время дня и ночи в часовне перед белым мраморным алтарем стояли рядом на коленях две сестры, объединенные общей целью. Их губы произносили одинаковые молитвы. Объект поклонения сестер был заключен в золотую дарохранительницу, висящую высоко над алтарем. Это была белая облатка — Тело Христово, — окруженная золотистым сиянием.

Сестры-францисканки молились каждую минуту каждого часа каждого дня с тех пор, как мать Франческа, аббатиса-основательница монастыря, начала поклонение в девятнадцатом веке. Спустя почти двести лет молитва продолжалась. Это была самая длинная, самая постоянная цепочка самой бесконечной молитвы в мире. Время шло, а сестры каждый день продолжали приходить из монастыря в часовню Поклонения. Час за часом они сменяли друг друга и в смирении становились на колени перед Богом. Под мягкие щелчки четок они молились при утреннем свете; они молились при свечах. Они молились за мир, благодать и конец человеческих страданий. Они молились за Африку и Азию, Европу и Америку. Они молились за мертвых и живых. Они молились за падший, падший мир.

Благословив друг друга, сестры Бернис и Бонифация покинули часовню. Их черные одеяния — длинные, тяжелые, более традиционного покроя, чем у Эванджелины, подметали мраморный пол.

Сестра Эванджелина опустилась на поролоновую подушечку для коленопреклонения, еще хранящую тепло сестры Бернис. Десять секунд спустя к ней присоединилась сестра Филомена, ее ежедневная напарница. Вместе они продолжили молитву, начатую предыдущими поколениями, молитву, которую сестры их ордена подхватывали друг за другом, словно цепь бесконечной надежды. Золотые часы с маятником, небольшие, но сложные (под защитным стеклянным куполом отщелкивали время винтики и колесики), пробили пять раз. Облегчение снизошло на Эванджелину — на небесах и на земле все происходило четко по плану. Она склонила голову и начала молиться. Было ровно пять часов.

Уже несколько лет Эванджелина работала в библиотеке Сент-Роуза, помогала сестре Филомене. Честно говоря, это далеко не лучшее занятие, совсем не такое значительное, как, например, работа в миссионерской организации — обращение к вере новых людей, — и оно не приносило такого удовлетворения, как благотворительность. Будто подчеркивая скромность должности, кабинет Эванджелины был расположен в самой ветхой части монастыря, с северо-восточной стороны здания. По всему первому этажу гуляли сквозняки, трубы постоянно прорывало, а оконные рамы не меняли со времен Гражданской войны. Из-за сырости и плесени у многих всю зиму не проходил насморк. Эванджелину донимали постоянные простуды, вызывающие одышку.

Единственным утешением был вид из окна — взору девушки открывался Гудзон. Летом стекло запотевало, и внешний мир делался похожим на дождевой лес; зимой — замерзало, и Эванджелине казалось, что из-за угла вот-вот появится стая неуклюжих пингвинов. Она процарапывала тонкий слой изморози кончиком ножа для разрезания бумаги и с интересом наблюдала, как по берегу проезжают товарняки, а по реке плывут баржи. Сидя за столом, она могла видеть широкую каменную стену, опоясывающую монастырь. Стена представляла собой внушительное сооружение четырех футов высотой и двух футов шириной и с девятнадцатого века служила несокрушимым препятствием между миром духовным и светским.

После молитвы, завтрака и утренней мессы Эванджелина усаживалась за шаткий стол у окна. Она называла свой стол письменным, хотя в нем не было выдвижных ящиков, и он не походил на лаковый секретер красного дерева в кабинете сестры Филомены. Но он был широким и очень опрятным, со всеми необходимыми принадлежностями. Каждый день девушка поправляла ежедневник, раскладывала карандаши, аккуратно прятала волосы под покрывало и принималась за работу.