Ангелотворец

— Тогда давайте пока отложим вопрос о бюджете, — не стал настаивать корреспондент. — Вернемся к ним позже. — Шель порылся в портфеле и достал другой документ собственного сочинения. — Помимо запрета на иммиграцию, вы хотите ужесточить наказания для преступников.

Хольм выпрямил спину:

— Да. Это просто скандал, насколько мягкие в Швеции наказания. Благодаря нашей новой политике ни одно преступление не окажется безнаказанным. И для себя мы установили высокие стандарты морали, хотя раньше некоторых членов партии и связывали… как бы это сказать?.. с недостойными поступками…

«Недостойными поступками? Ну, можно и так сказать», — подумал Рингхольм, но сознательно промолчал. Пусть Йон говорит дальше.

— Мы вычеркнули всех, кто был связан с криминалом, из избирательных списков и ввели политику неприятия любых незаконных действий. Все члены партии обязаны представить свою криминальную историю, даже если речь идет о далеком прошлом. Больше люди с преступным прошлым не могут представлять партию «Друзья Швеции» на выборах.

Политик откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу. Шель дал ему минутку передохнуть и выложил на стол следующую карту:

— А почему же вы не предъявляете те же требования к сотрудникам партийной канцелярии? По меньшей мере пятеро из ваших коллег имеют судимости. Речь идет о насилии, угрозах, ограблениях и сопротивлении властям. Например, вашего пресс-секретаря в 2001 году осудили за избиение эфиопа прямо на площади в Лудвике…

С этими словами журналист подвинул список ближе к Йону. Шея лидера партии побагровела.

— Я не занимаюсь приемом на работу сотрудников канцелярии и не могу высказаться по этому вопросу, — ответил он холодно.

— Но ведь вы несете ответственность за весь персонал? Разве не должны такие дела попадать к вам на стол, даже если на практике наймом занимаются другие люди?

— Все имеют право на второй шанс. По большей части это грехи молодости.

— Второй шанс? Так почему же ваши подчиненные заслуживают второй шанс, а иммигранты, совершившие преступление, — нет? Вы же хотите, чтобы их высылали из страны сразу после суда?

Йон сжал челюсти.

— Как уже сказал, я не занимаюсь процессом найма. Мы можем вернуться к этому вопросу в будущем, — выдавил он из себя с явным усилием.

Шель обдумал, стоит ли давить дальше, но поскольку времени было мало, он решил остановиться. Еще не дай бог Хольм решит прервать интервью раньше времени!

— У меня есть к вам еще несколько личных вопросов, — сказал он, заглядывая в блокнот. На самом деле Шель помнил все вопросы наизусть, но по опыту знал, что людей такие способности пугают. — Ранее вы рассказывали, что начали интересоваться вопросами иммиграции, когда вам было двадцать лет. На вас напали двое африканских студентов из вашего университета и сильно избили. Вы заявили об этом в полицию, но дело закрыли. Каждый день вам приходилось сталкиваться с ними в университете. Они все время издевались над вами и над шведской системой правосудия. В вашем лице они издевались над всем шведским народом. Последняя фраза — прямая цитата из интервью с вами в «Свенска дагбладет».

Шель посмотрел прямо на Йона. Тот кивнул:

— Да, это происшествие глубоко ранило меня и в значительной степени повлияло на мое мировосприятие. Я понял, как деградировало шведское общество. Шведы превратились в людей второго сорта в собственной стране, где теперь правят индивиды, которых они так глупо пустили к себе.

— Любопытно, — произнес журналист, склонив голову набок. — Я проверил это дело и обнаружил кое-какие интересные факты…

— Что вы имеете в виду?

— Во-первых, я не нашел в полицейском регистре такого происшествия. Во-вторых…

Кадык его собеседника дрогнул:

— Вы ошибаетесь.

— А может, это вы ошиблись? Может, ваши нацистские симпатии возникли в кругу семьи? Я слышал, что ваш отец симпатизировал нацистам.

— Я не хочу комментировать поведение моего отца.

Рингхольм взглянул на часы и обнаружил, что у него осталось всего пять минут. Он почувствовал удовлетворение. Конкретного результата интервью не дало, но приятно было вывести Йона из себя. А сдаваться журналист не собирался. Интервью было только началом. Он готовился копать и дальше, пока не найдет возможность остановить этого человека.

Может, ему снова придется с ним встретиться, поэтому лучше закончить интервью вопросом, не касающимся политики. Шель улыбнулся собеседнику:

— Как я понимаю, вы учились в интернате на Валё, когда исчезла семья директора. Интересно, что там произошло на самом деле?

И тут Хольм вскочил:

— Интервью закончено. У меня много дел. Полагаю, вы сами найдете выход.

Инстинкты Шеля никогда ему не отказывали. Реакция политика была странной. Он что-то скрывал. Журналисту не терпелось вернуться в редакцию и начать расследование.

— Где Мартин? — Патрик обвел взглядом всех присутствующих.

— Он взял больничный, — ответила Анника уклончиво. — Но его отчет у меня.

Патрик не стал расспрашивать. Раз сотрудница не хочет говорить, то из нее правду клещами не вытянешь.

— А у меня материалы из архива, — сообщил Йоста, показывая на папки на столе.