Нора подошла к нему и поцеловала. Губы у нее были теплые.
— Скучал по мне?
— Без тебя зашло солнце, умолкли птицы и померкли все радости жизни, — сказал Тревис, пытаясь отшутиться, но голос его прозвучал серьезно.
Эйнштейн терся о ее ноги, скулил и заглядывал в глаза, как бы спрашивая:
— Он прав, — сказал Тревис. — Так не годится. Ты держишь нас в неведении.
— Все, как я думала.
— Думала?
— Ну да. Все подтвердилось, — улыбнулась Нора.
— Вот это да! — сказал он.
— Все в порядке. Я готовлюсь стать мамой.
Тревис вскочил, обнял ее и поцеловал.
— Доктор Вейнгольд не может ошибаться?
— Нет, он хороший доктор, — сказала она.
— Но он назвал срок? Когда?
— Ребеночек появится на третьей неделе июня.
Тут вмешался Эйнштейн, которому очень хотелось лизнуть ее и выразить свой восторг.
— Мы это дело отпразднуем, — предложила Нора. — Я привезла холодненькую бутылочку игристого.
На кухне, вынимая бутылку из бумажного пакета, Тревис увидел, что это был игристый яблочный сидр — безалкогольный.
— Такое событие заслуживало бы самого лучшего шампанского, — заметил он.
Доставая бокалы из буфета, Нора сказала:
— Это, наверное, глупо… но я не хочу рисковать, Тревис. Я никогда не думала, что у меня будет ребенок, не могла даже мечтать об этом, и теперь у меня такое чувство, что, если я не буду соблюдать осторожность, делать все по правилам, он может погибнуть. Поэтому я не возьму в рот ни капли спиртного, пока малыш не родится. Я ограничу себя в парном мясе и буду есть очень много овощей. Я не курю, поэтому эта проблема сразу снимается. Я буду следить за своим весом, в точности как говорит мне доктор Вейнгольд, и у меня родится самый лучший ребенок на свете.
— Ну конечно, — сказал Тревис, наполняя бокалы сидром и наливая немножко в миску Эйнштейну.
— Все будет очень хорошо, — сказала Нора.
— Абсолютно все, — подтвердил Тревис.
Они выпили за ребеночка — и за Эйнштейна, который станет ему крестным отцом, дядей, дедушкой и мохнатым ангелом-хранителем в одном лице.
Никто из них не вспомнил об Аутсайдере.
Поздно вечером, когда они, прижавшись друг к другу, лежали в темной спальне, обессиленные от любви, прислушиваясь к тому, как их сердца стучат в унисон, Тревис осмелел и спросил:
— Может быть, нам не стоило заводить ребенка ввиду предстоящих событий?
— Тсс, — прошептала Нора.
— Но…
— Мы не планировали этого ребенка, — произнесла она. — Мы даже предохранялись. Но так уж получилось. То, что все наши предостережения не подействовали, — это знак судьбы. Тебе не кажется? Та, прежняя, Нора могла бы сказать: ребенка не должно быть. Но нынешняя говорит: ему суждено родиться. Это подарок судьбы, такой же, как Эйнштейн.
— Но нам еще предстоит…
— А это не имеет никакого значения, — перебила его Нора. — С этим мы справимся. Все будет хорошо. Мы к этому готовы. А когда с этим будет покончено, у нас будет ребенок, и мы вместе начнем новую жизнь. Я люблю тебя, Тревис.
— И я люблю тебя, — сказал он. — Боже, как я тебя люблю.
Тревис осознал, как сильно она изменилась с тех пор, как они встретились в Санта-Барбаре весной. Из женщины-мышки Нора превратилась в сильную, целеустремленную натуру, которая теперь уже пытается успокоить его самого. И у нее это получается. После разговора с ней Тревис почувствовал себя лучше. Он стал думать о ребенке и улыбнулся в темноте, уткнувшись лицом ей в шею. Несмотря на то, что судьба взяла у него трех заложников: Нору, будущего ребенка и Эйнштейна, — настроение у Тревиса было намного лучше, чем когда-либо раньше. Нора развеяла все его страхи.
2
Винсент Наско сидел в итальянском кресле, украшенном вычурной резьбой и покрытом блестящим лаком. После нескольких веков регулярной полировки он приобрел необычайную прозрачность.
Справа от Винса находился диван, еще два кресла и низкий стол — очень элегантный ансамбль, за ним возвышались шкафы, заполненные книгами в кожаных переплетах, которые никто ни разу не читал. Винс знал это наверняка, потому что хозяин кабинета, Марио Тетранья, однажды указал на них с гордым видом и сказал:
— Дорогие книги. И совершенно новенькие, потому что никто их не читал. Ни одну из них.
Спереди находился огромный письменный стол, за ним Марио изучал отчеты о доходах от своих менеджеров, давал указания о новых мероприятиях и издавал приказы о ликвидации тех или иных людей. Сейчас он с закрытыми глазами сидел за столом, слишком грузный для своего кожаного кресла. У него был такой вид, будто он только что скончался от закупорки вен и ожирения сердца, — на самом же деле Тетранья обдумывал просьбу Винса.