Ангелы на каждый день

Он уже на мосту. Мост забит, машины стоят перед ним на всех трех полосах. Этого он не предвидел — ждать он не может. Архангел Уриил с приборной панели по-прежнему твердит, что его эмоции придут в норму. Зденек выходит из машины, оставляя дверь открытой. Он обходит пикап и перелезает через дорожное ограждение. Гудят клаксоны. Зденек ускоряет шаг. Бежит. Не оглядывается, но знает, что он пробежал уже достаточное расстояние. Оттолкнувшись, он впрыгивает на заградительную сетку и с удивительной легкостью вытягивается во весь рост. Несколько машин тормозят, какая-то женщина истошно кричит. Смерть здесь совершенно некстати. Зденек перебрасывает ноги через край сетки и оказывается на ее внешней стороне. Два водителя выскакивают из машин и бегут к нему, но вдруг в растерянности останавливаются. Самого Зденека обуревает страх. Он судорожно упирается лицом в сетку. К нему подбегает светловолосый молодой человек в коричневой футболке с капюшоном.

— Не делайте этого, пожалуйста! — кричит он. Пожалуйста! — Он молитвенно складывает руки. — Послушайте меня, успокойтесь, — умоляет он Зденека. — Пожалуйста! Пожалуйста!

В молодом человеке говорит ужас перед смертью. Он еще никогда не смотрел ей в глаза. Столь часто обсуждаемое Божье милосердие прежде всего зиждется на том, что удерживает миллиарды людей в абсолютном неведении: оно позволяет им спокойно делать покупки, ссориться с женой, основывать политические фракции или играть в боулинг. Если Бог существует, то он милостив; действительно жестокий Бог дал бы людям прозреть.

30. Эстер

Удивительно, но он почти не чувствовал болей, по крайней мере в этом отношении судьба была к нему милосердна. За несколько дней до смерти он иногда слабо стонал; когда это стало учащаться, она налепила ему на грудь опийные пластыри.

Идем к финалу, уважаемые господа, бормотала Эстер, выбиваясь из последних сил. Иногда ей казалось, что Томаш поет: его растрескавшиеся губы едва приметно двигались. Когда она прикладывала ухо поближе, ей чудилось, что знакомый хрип напоминает какую-то мелодию.

По большей части он уже не замечал ее — или не хотел замечать. Мир, в котором он теперь жил, был для Эстер недоступен. Его лицо осунулось, стало жалким, но его красивые крупные зубы оставались нетронутыми болезнью. Стоило ей щеткой убрать остатки пищи, и они снова блестели какой-то неуместной белизной... Он без труда раскусывал даже большие кусочки льда, которые она вкладывала ему в рот для утоления жажды. В этом было что-то чудовищное. Люди с такими зубами не должны умирать, думала она.

Он умер в среду к концу дня. Будучи врачом, она, конечно, видела уже немало покойников, но еще никогда не видела умирающего. Томаш был первым человеком, который умирал у нее на глазах. Она держала его руку и наблюдала, как его лицо теряет остатки красок.

— Ничего не бойся, — повторяла она. — Все идет так, как должно идти, Мы все сказали друг другу. Я здесь, с тобой. Я люблю тебя.

Слышал ли он ее? Она не знала. Удалось ли ему подавить ужас смерти? Или он ощущал его до самого конца? Она не знала.

Вот он был — и вот его уже нет. Еще за секунду до этого он был ее мужем, сейчас перед ней — только мертвое тело. Она утешала себя тем, что сумела пережить это. Жизнь не могла преподать ей лучший урок.

Она открыла окно и зажгла свечу. Она никуда не спешила. Она закрыла глаза Томашу и раздела его. Платком подвязала ему подбородок, но потом это показалось ей недостойным, и вместо платка она подложила ему под подбородок подушку. В маленьком пластиковом тазике принесла горячей воды и обмыла его. Просунула под него чистую бумажную пеленку. Натянула на него почти новую белую рубашку и серый костюм. Под конец вычистила его черные полуботинки и надела на него.

Она гордилась собой. Она выдержала.

Налила рюмку виски и стала ждать. Готовила себя к этому известию. Над мертвым телом мужа она готовила себя к известию о его смерти.

31. Гахамел

Мы сидим на Нусельском мосту и наблюдаем за приближающимся “вольво”. Остается минута. Нит-Гайяг, повернувшись спиной к нам, доедает пиццу. Он не смотрит. Он никогда не смотрит.

Сердце Карела преисполнено благодарности. Он глядит на Эстер за рулем и смущенно, почти по-мальчишески, улыбается ей.

— Оральный секс был Эверестом всей его жизни, — хмуро твердит Иофанел. — Он буквально взошел на него. Если не предъявлять к человеческой жизни повышенных требований современных европейцев, то можно было бы сказать, что в жизни ему повезло.

Мария отставляет утюг, вынимает вилку из розетки и включает телевизор; через минуту начнутся новости.

Филип в саду перед домом Зденека косит струнной косилкой траву вдоль бетонного бордюра.

— Прощай, Карел, — шепчет Илмут.

— Ты молодец! — говорит ей Иофанел. — Все неудачи Карела — сущие пустяки, главное, что в последнюю минуту с твоей помощью он забил гол.

Иофанел изображает безучастность к происходящему, но я-то хорошо знаю, каково ему сейчас. Тридцать секунд. “Вольво” проезжает по Острчиловой площади и направляется к мосту. Зденек отпускает заградительную сетку и падает вниз.