Ангелы на льду не выживают. Том 2

– Не просто трудно – практически немыслимо. Когда Панин перед началом соревнований отдавал судьям рисунки на бумаге, они были уверены, что он не сможет повторить их на льду, да еще с одного толчка, да по три раза на каждой ноге, и так, чтобы пучок линий в итоге расходился не больше чем на двадцать сантиметров. В идеале линии вообще должны совпасть полностью. У Панина совпадали, представляешь? Он свои фигуры чертил на льду с математической точностью даже при движении назад, а ведь оглядываться-то нельзя! И потом, смотри. – Власов показал все той же отверткой на точку в рисунке, где линии сходились под очень острым углом. – Ты можешь себе представить, как выполнить такую штуку?

Антон мысленно попытался вспомнить свои детские походы на каток. Если двигаться вперед, то… Нет, острый угол никак не получался, если сохранять направление движения.

– Вот! – торжествующе воскликнул Власов.

Было видно, что рассказ о таланте друга доставляет ему несказанное наслаждение.

– А Женька мог! Во время выполнения блока сложных поворотов на одной ноге он останавливался, как бы замирал на ходу вперед в балансе, а потом начинал без толчка движение назад на этой же ноге и продолжал серию поворотов.

Антон снова стал рассматривать рисунок на мольберте.

– А это что? – спросил он, показывая на совсем, на его взгляд, незамысловатый элемент.

– Это чоктау. Вот это моухок. Это тройка, – подробно и, казалось, с удовольствием пояснял бывший фигурист.

– Какие странные слова, – удивился Антон.

– Это по названиям племен у индейцев. Из их ритуальных танцев в фигурное катание перешли некоторые шаги. Еще в девятнадцатом веке.

А про больное сердце Зеленова ни слова… Не знал? Или молчит умышленно, чтобы не затронуть Болтенкова?

– Да, трудно у вас там, – протянул Антон. – Я бы в жизни не запомнил все эти названия.

– Да брось ты, – улыбнулся Владимир. – Когда занимаешься, тогда не трудно. Это со стороны только кажется.

– Значит, мать Жени тебе помогла с работой? – уточнил Сташис, снова усаживаясь на раскладной стул. – А почему? Все-таки десять лет прошло. Или ты с ней поддерживаешь отношения?

– Ну, мы с Женькой дружили лет с десяти, у одного тренера катались. – И опять Антон отметил, что фамилия Болтенкова оказалась опущена. Случайно? Или намеренно? – Потом, когда его в больницу привезли, я сидел там вместе с Аллой Владимировной до конца. Его долго спасали, двое суток. Не спасли. И потом я ее навещал, звонил. Вот она и помогла мне по старой памяти.

Владимир аккуратно закрыл мольберт с незаконченной работой большим куском ткани и вернулся на диван.

«Не похоже, что он нервничает, – мелькнуло в голове у Антона. – Если бы волновался, ходил бы взад-вперед или, может, переминался с ноги на ногу, но стоя. А он сел».

– Ладно, а в день убийства Болтенкова где ты был?

– Ты что, совсем рехнулся? – Власов начал сердиться. – Ты меня в убийстве Михаила Валентиновича подозреваешь?

– А почему нет? – широко улыбнулся Антон, которому совсем не хотелось пугать бывшего спортсмена. – Теоретически, пока преступник не найден и вина его не доказана, убийцей может оказаться кто угодно. Почему не ты?

– Да зачем мне его убивать? Что мне с ним делить?

Это было правдой. Делить Владимиру Власову с Михаилом Болтенковым было совершенно нечего. Но порядок есть порядок. Вопрос задан – ответ должен быть получен.

– И тем не менее: где ты был и что делал вечером четырнадцатого мая?

– Четырнадцатого? – с видимым облегчением выдохнул Власов. – Тьфу ты, господи, у моей мамы юбилей был, шестьдесят лет, ее в институте чествовали, потом в ресторан пошли. Сестра из Англии приехала, взяла отпуск на десять дней специально.

– Много народу было?

– В ресторане-то? Ну, человек двадцать точно было.

– Ресторан назовешь?

– Не вопрос, – улыбнулся Власов. – Проверяй.

Антон записал название и адрес ресторана. Ну, можно и заканчивать здесь. Только для пущего порядка уточнить еще одно обстоятельство. Инна Викторовна Ефимова была убита ножом, который и извлекли из тела после обнаружения трупа. Обыкновенным стальным кухонным ножом японской фирмы «Самура».

– Мне пора, – он сделал вид, что собрался уходить. – Сейчас еще на другой конец города пилить по пробкам. Работа собачья, пожрать не успеваю, утром вот в семь часов бутерброд съел – и теперь неизвестно, когда в следующий раз еду увижу. Слушай, у тебя хлеба с куском сыра не найдется? Или, может, печенья какого-нибудь погрызть?

Власов стремительно поднялся с дивана.

– Не вопрос, конечно, пошли на кухню.