Ангелы плачут над Русью

— Один не дотянешь, — засомневался Пантелеймон. — Кабана такого!

— Наваливай! — рыкнул Кирилл и хоть закряхтел, но поволок многопудовую тушу по улице. Когда поднимали предателя на стену детинца, аж лестница затрещала.

— Щас грохнемся... — испугался Пантелеймон.

— Не грохнемся, — успокоил Кирилл. — Лестница крепкая.

Еле-еле друзья донесли Рвача до края стены — и чуть не уронили вниз, с трудом удержали. Перепоясав верёвкой, оглядываясь и прислушиваясь к звукам ночи, они благополучно спустили наружу Рвача, а потом спустились и сами. Чтобы замести следы, попытались сорвать верёвку, но она не поддавалась.

— Да брось её! — махнул рукой Кирилл. — Я за лошадьми, а ты карауль этого ублюдка. Нет, погоди, давай покрепче опутаем его, чтоб не вырвался.

Кирилл ушёл и скоро вернулся с двумя осёдланными конями. Рвача привязали под брюхом Кириллова.

— А здорово я быка этого оглоушил! — ухмыльнулся Пантелеймон. — До сих пор не пикнул. Слушай, а как же вы вдвоём на одном-то?

— Мой гнедой и не такой груз выдерживал, — хвастливо заявил Кирилл, однако всё же гнедому пришлось туго: он присел под двойной тяжестью, но устоял. — Погнали! Сразу на Дубок по Пронской дороге, — скомандовал Кирилл. — Через Пальну.

— Погнали! — весело оторвался Пантелеймон.

Сначала он вырвался было вперёд, но, заметив, что Кирилл не поспевает и может запалить коня, приостановился. Поехали шагом; за полночь, лошадям по колено, перешли Пальну и к утру были уже на берегу Красивой Мечи. Когда переходили эту реку, то чуть не порешили Рвача. Ребята просто забыли, что он под конским брюхом. Вспомнили, когда сами окунулись в ледяную воду.

— Кирюха! — заорал Пантелеймон. — Быстрее! Рвача утопим!

Кирилл ахнул и вытянул коня плетью. На берегу Рвач начал надсадно кашлять, закатывать глаза. Пантелеймон выхватил из-за пояса кривой нож и обрезал путы. Пленник с ёком шмякнулся об землю. Парии схватили его за ноги и приподняли. Вода с пеной и содержимым желудка хлынула из носа и рта предателя.

— Жить будет, — бросив его, буркнул Кирилл.

— Кто... будет жить?.. — пробормотал Рвач.

— Вяжи его! — опомнился Пантелеймон. — Вяжи скорей!

— Не трусь. — И Кирилл снова стал связывать пленника, приговаривая: — Ожил, змеиное отродье, очухался!

Рвач заголосил:

— Да что ж вы делаете, холопье пле!.. — Но ему заткнули рот тряпкой.

— Привязываем теперь к твоему коню, — сказал Кирилл, — мой устал. А ехать осталось меньше. Леса теперь будут дремучее, пробираться придётся узкими тропами. С Пронского шляха мы уже сошли, дальше можем и на разбойников набрести.

— Кунам-то у князя Александра, поди, в друзьях, — ухмыльнулся Пантелеймон.

— А что, в этих местах один Кунам разбойничает? — возразил Кирилл.

— Да не один, — пожал плечами Пантелеймон, — но сильнее Кунама нету. И я слыхал, что тех, кто Александровых людей трогает, Кунам отыскивает и вешает на деревьях.

И приятели поехали к Пронску, цепляясь за ветки и обдирая ими лицо и руки. Больше всех досталось беспомощному Рвачу. Связанный, он скоро был весь в крови.

«Пущай помучается, изверг!» — зло подумал Кирилл и, поглядев вокруг, уже вслух молвил:

— Кудай-то мы не туда едем. Ты смотри, Пантюш, тащимся встречь закату, а надо чуть ли не в обратную сторону.

— Какое-то сельцо! — увидел за деревьями первые дворы Пантелеймон. — А вон и речушка...

— Ну, речушка, — стал вспоминать Кирилл, — это Вязовка. И где-то недалеко должен быть Дубок. Но это, кажись, не Дубок... Вон бабы из реки воду берут, давай спросим.

Перебравшись через Вязовку и опять малость искупав Рвача, Пантелей догнал женщин. Остановился возле последней — и обомлел: такой юной и свежей красоты он не видал отродясь. Только через несколько мгновений обрёл дар речи:

— Скажи, красавица, куда мы попали?

Девушка улыбнулась, отвернула лицо и, прикрыв кончиком платка рот, хихикнула:

— В Ярославы, вот куда!

— А где Дубок?

— В Дубок едешь? — снова улыбнулась она и глянула голубыми как васильки глазами. — Так ты сбился с дороги, милок!

Пантелеймон совсем оробел от её красы. Под лёгкими крыльями бровей в обрамлении длинных ресниц сияли огромные, небесного цвета очи, а в глубине их, совсем как на небе, темнели маленькие таинственные облачка. Тонкий румянец, словно отблеск зари, лежал на белоснежных щеках, и золотистая прядка волос выбилась из-под платка на мраморное чело. У парня пересохло в горле, и он еле выдавил из себя:

— А можно я потом приеду?

— Зачем?

— Тобой полюбоваться!

— А что мной любоваться? Мной есть кому любоваться. Да притом ты нездешний. Тебе ведь в Дубок надо?

— Надо...

— Прямо на пепелище Дубка попадёшь, коли вдоль Вязовки поедешь! — И побежала догонять подруг. А Пантелеймон остался на месте как вкопанный.

— Ты чё застыл, Пантюх? — толкнул друга в спину подъехавший Кирилл.

— А? Что? — встрепенулся Пантелеймон.

— Да ты чё, Пантей?!

— Видел девушку с коромыслом?.. Тут стояла...

— У которой ты дорогу спрашивал?

— Да.

— Ну видел, — хмыкнул Кирилл. — И что?

— Пошли за ней.

— Совсем ополоумел! — всплеснул руками Кирилл. — Да нам засветло надо в Дубок попасть, пока этот вепрь не сдох!

— Ну тогда езжай, а я останусь.