Ангелы живут в аду

Я знал, чем буду заниматься в доме отдыха: есть, спать, читать и смотреть на эти вечные облака, березы, ели. Я не знаю другого: какие причины заставили, в буквальном смысле слова, вырваться из однообразного повторения дней, взять и оформить путевку за несколько часов до отправления поезда в Москву. Странности тут такие: я никогда не отдыхал по путевке, никогда вообще в отпуске не отдыхал – обязательно находились дела, и никогда не уходил в отпуск в апреле, это всегда было летом.

Да и на карьеру мою этот отпуск мог повлиять отрицательно: уехать в момент самой бумажной запарки… В последний год работы в бюро моя карьера резко пошла в гору. Все бы ничего, но так со мной уже было несколько раз. И в школе меня вводили в комитет комсомола, и в институте вовлекали в научное общество, и в сельской школе, куда отправился работать по распределению, намерены были назначить завучем, и уже в городе, на заводе, куда я ушел из школы, в профсоюзном комитете мне пророчили любопытное будущее. Но всякий раз деятельность свою разворачивал медленно, и получалось так в силу одной-единственной причины: не считал себя достаточно хорошо подготовленным к выполнению предлагаемых обязанностей.

Учиться же по ходу работы не хватало то ли наглости, то ли смелости. Эта нерешительность прорастала оттуда, из глубины прошлого, из самого детства. Но я из тех времен хорошо помню только детский оздоровительный лагерь, в который попал уже будучи семиклассником.

* * *

На речном вокзале, куда нас свезли из городов и сел, мне на глаза попался пакетик, какие взрослые обычно кладут под свои матрацы или подушки, не подозревая о гораздо большем любопытстве маленьких недоумков к их личной жизни. Думаю, на моем месте любой бы подобрал. Еще бы! Чего стоили уважительные взгляды моих новых товарищей, когда я полускрытно, полунебрежно показал им это. А еще и вид такой сделал, мол, эти дела мне давно знакомы. Потеряй бы я этот пакетик неизвестно где – и забыл бы думать, но он выпал из кармана на виду у взрослых, когда мы снимали одежду для профилактики от насекомых.

Господи, как это давно было! Неужто и сейчас на этот предмет досматривают одежду? Надо бы спросить…

* * *

Тогда на меня в упор смотрели две воспитательницы и говорили одно и то же: «Для чего ты это привез сюда?».

Когда выбирали председателя дружины, я чувствовал, что выберут меня, – все старшие ребята эти первых три дня от меня ни на шаг не отходили и заглядывали в рот, слушая небылицы о моих похождениях в роли тайного агента милиции. Какое-никакое, но это было лидерство. Я очень хотел, чтобы выбрали, но опасался, что эти две шепнут кому-то: «А он привез в лагерь такие штучки». Никто ничего не шепнул, и меня избрали.

Несколько дней на общелагерных линейках упивался своей исключительностью. Как же, «товарищ председатель совета дружины, отряд такой-то…». Довольно скоро это ритуальное стояние в центре поляны на виду у трехсот человек утомило, меня разглядывали всего, во всяком случае, так мне казалось: и поношенные кеды, и совсем не модные брюки, и, может быть, даже ногти на руках. И вообще было неуютно стоять и изображать из себя неизвестного человека. Пустое это было дело, неприятное. Может быть, сейчас, когда где-то рискуют вводить школьное самоуправление, такие вот «председатели» знают цену себе, другим и решают все. как надо. Ре-ша-ют.

А я тогда был манекеном с биркой.

После того как однажды моих товарищей по отряду старшая пионервожатая привела на совет и предложила исключить из лагеря за то, что они несколько часов «болтались неизвестно где», я сказал: «Где они были – известно, а председателем больше не буду». Меня спросили о причинах, и я ответил: «Скучное это дело». Мне предложили делать его интереснее. Я откровенно признался: «Не умею». Это было по-людски.

В этот же день с исключенными ребятами я забрался в то место, где они «несколько часов болтались», и до позднего вечера из зарослей орешника мы наблюдали за тем, что происходило в тайном загоне для свиней. Их было пять или шесть, здоровенных, ленивых. Уже после отбоя мы обнаружились в лагере. Утром меня тоже исключили, но никого домой не отправили, потому что пропал Ефимов.

Всем лагерем стали его искать, а машина тем временем отправилась в город, водитель торопился за продуктами. Я знал, что Ефимов рано утром уехал на попутной в город к своему отцу по нашим делам, но искать его было интересно всем, и я ничего не сказал. А потом от нервного напряжения разревелась наша пионервожатая Катя, и я ее успокоил: «Он скоро с отцом приедет».

Мы с ребятами, и уже вместе с Катей, ушли в лес, к загону, набрали гору грибов. Она и в грибах толк знала… Как я ее любил… Сердце ныло…

Эти грибы нам жарили на кухне, и молодые поварихи подмигивали и говорили: «Это ты привез те штучки?»