Английская тайна

Вдруг он четко вспомнил человека с поразительным именем Абсолюман и его сексапильную спутницу. И еще вот это словосочетание: «поздняк метаться!». Нет, ну это уж точно причудилось! От мысленного напряжения молоток застучал по ореху-голове с новой силой. Но зато имя девушки вдруг вернулось! Он внезапно вспомнил, как ее зовут, эту босоногую в пеньюаре.

– Настя, Настя! – воскликнул Сашок.

– Что, что Настя? Я уже… ну… неважно, сколько, но, в общем, много лет как Настя. И что дальше?

– Скажи… а что я пил такое, не знаешь?

– Сначала «Текилу». А потом дрянь какую-то… Этот, как его, «хаббл-баббл», что ли… Я запомнила, потому что на «бабло» похоже. И еще – «хука». Вот.

– А что это вообще такое?

– Так ты же меня и обучал! Говоришь: твои «маргариты» да «черные русские» – это все вчерашний день! В наше время в Англии надо «баббл-хаббл» пить… обзывал меня деревенщиной, между прочим… За то, что я отказалась.

Это сообщение повергло Сашка в глубокую задумчивость. Будь он проклят, если он знает, что такое этот «хаббл», или как его там… Но с памятью вообще было тухло.

– Слушай, Насть, а что еще… было ночью? Кроме пьянства, я имею в виду. Я что-то плохо помню…

– Ну, основные-то события, надеюсь, не забыл?

– Кажется… забыл…

– Ага, не помнишь и беспокоишься, не натворил ли чего? – Настя замечательно хохотала, показывая потрясающе белые зубы, но Сашку было не до смеха.

Он изо всех сил напрягался, пытаясь вспомнить… Перед глазами вроде бы замелькало что-то, какие-то дикие образы, странной формы комнаты, полумрак, голые люди, непонятно даже, мужчины или женщины, выпяченные части тел (некрасивые и совсем не привлекательные) и еще, кажется, кто-то, неизвестно какого пола, затянутый с головы до ног в черную кожу, размахивающий кнутом. И Сашок, почему-то говорящий ему (ей): «Чего вам?» А чудище в ответ угрожающе щелкало своим страшным орудием… Все-таки непонятно было – что это, обрывки пьяного кошмара или… От напряжения Сашку опять стало хуже, и он тихо застонал.

– Пить надо меньше, вот что я тебе скажу, – хмыкнула Настя.

Сашок приподнял непослушное тело, оперся на подушки: теперь он уже полулежал, полусидел. Но как же тяжело давалось ему каждое движение!

– А что, я действительно что-нибудь сделал… не так? Да?

– Для начала ты расистом оказался.

– Расистом? В каком смысле?

– В самом прямом.

И Настя опять заразительно засмеялась.

– То есть… я… там… там ведь была чернокожая девушка, кажется?

Настя в ответ радостно закивала головой: была, была чернокожая, еще как была!

– И что… я ее обидел как-нибудь?

– Именно, именно, что обидел! – Настя явно получала все большее удовольствие от разговора.

– И… в чем это выразилось?

– О! Ты… А ты правда не помнишь?

– Клянусь тебе, просто абсолютно… Я что… отверг ее, да?

– Хуже, гораздо хуже!

– Боже! Так что же тогда?

Тут Настя встала со своего кресла, села на кровать, обняла Сашка за плечи и жарко зашептала ему в ухо. «Ш-шшш», – только и слышалось ему. Он пытался понять, что ему хочет сказать эта женщина, и не мог. Но потом… потом… кажется, понял… О, нет, только не это!

Сашок отпрянул, оттолкнул Настю и прохрипел срывающимся голосом:

– Нет, не может быть! Не способен я на такое!

– Да ла-адно тебе, – протянула Настя. – Пьяный ты был. В стельку.

Несколько минут они молчали. Причем Сашок сидел на кровати ошеломленный, грустный, больной, с красными, как у кролика, глазами, а Настя отвернулась к окну, как будто ей было неловко даже смотреть на него. Потом она встала, зевнула, сладко потянулась – так, что пеньюар зарябил розовой волной, – подошла к окну, постояла там несколько секунд. Сзади глядеть на нее было еще более волнительно: и потрясающая спина, и все остальное казались под пеньюаром еще прекраснее, еще загадочнее. Но Сашок никак не мог сосредоточиться на этом завораживающем зрелище – так взволновало его невероятное сообщение. «Нет, – думал он, – здесь что-то не то… Пьяный человек может вести себя как угодно глупо, он может быть грубой карикатурой – но на самого себя, а не кого-то другого! Как это говорят? Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке – вот! А у меня на уме такого точно никогда не было, нет и не будет!»

Тем временем Анастасия вернулась в кресло, полезла в сумку, что-то достала из нее. Спросила:

– Виноград будешь?

– Виноград? Да ты что, смеешься? Мне бы рассольчику. Или, в крайнем случае, чашку кофе покрепче.

– Тебе для начала надо бы воды попить, а то при этом деле самое страшное – это обезвоживание…

И Настя, вместе с пакетом красного винограда, извлекла из сумки бутылку «Эвияна».

– На вот, пей.

Сашок, с трудом поднявшись на колени, протянул руку за бутылкой…

Настя быстрым движением спрятала минералку за спину.

И сказала:

– А какого… ты Абсолюмана обидел?

– Как? И его тоже?!

– Ну да, расстроился человек, даже заплакал.

– Заплакал?

– Да… Ну, или почти. Заныл. Громко так, неприятно. То как зверь она завоет, то заплачет как дитя. Но в данном случае не она, а он. Очень хрупкий он оказался. Ранимый.

– Асболюман – ранимый? Никогда бы не подумал… Не говори мне, что я и его тоже… С ним – тоже, как с Мелани…