Мариана признала, что это разумно. Словарного запаса на матеше большого не нужно — плюс, минус, разделить, умножить, куб, квадрат, пропорции… да, еще числительные. Марианне было интересно, как учительница справится.
Учительница справилась неплохо. Она была молодой, нервной, с резкими манерами и раскосыми черными глазами. На Марианну она глянула с неприязнью — догадалась, что та будет на уроке соглядатаем. Марианне эта роль тоже не нравилась.
Математичка английским владела неплохо, но говорила медленно, осторожно подбирая каждое слово. Произношение у нее было грубое, однако уж получше, чем у Аракчеева.
Вскоре стало ясно, что Даша ее все равно не понимает. Девочка снова ушла в себя и сидела, как столб, уставившись в учебник бездумным взглядом. Учительница сердилась, хотя старалась этого не показывать. Она была ужасно настырной: на русский так и не перешла. В конце концов, как-то исхитрилась и объяснила материал с помощью жестов, после чего Даша решила все примеры и получила «четыре».
Учительница скупо улыбнулась в знак одобрения и заставила повторять Дашу пройденное на уроке. Сила воли у математички была железная, Даша смирилась и покорно, безо всякого удовольствия, выполняла требуемое.
От того, что голос у математички был монотонен, и оттого, что в кабинете было тепло, а кресло — мягким и уютным, Марианну стало клонить в сон. Прошлой ночью она спала мало — готовилась к занятиям.
Как же страшно хотелось зевнуть! Даже челюсти сводило. Но зевнуть от души, с подвыванием и потягиванием, было никак нельзя.
И тогда, чтобы взбодриться, она стала думать о Петре Аркадьевиче. И это сработало. Она села прямо, подтянулась, как будто он мог ее видеть. Когда Марианна припоминала в деталях их беседы, и вовсе стало не до сна. Сами собой всплыли в памяти все ее проколы: и дурацкие очки, и испорченные рекомендации, и зонтик, и тапки, и реплики невпопад…
Мысленно Марианна перекраивала все их встречи. Она придумывала разные умные и язвительные ответы, которые показали бы ее в лучшем свете и дали бы Петру Аркадьевичу понять, что новая англичанка — не растяпа, не бестолковая вчерашняя выпускница, а личность, которую нужно уважать. Профессионал, к которому нужно прислушиваться.
У Марианны участилось дыхание, щеки налились жаром. Она и сама не понимала, чего так злится. Ведь Аракчеев намеренно ее не обижал, не грубил…
Его отношение к дочери вызывает много вопросов, но ведь он и впрямь знает ее лучше. И действует ради ее пользы. Ну, зануда, ну, властный, требовательный. Это тоже можно понять — будь он милым и уступчивым дяденькой, не добился бы того, чего добился.
Но почему ей так хочется поставить его на место? Заставить испытать растерянность, уязвить метким ответом? Может потому, что в его голосе всегда звучит железобетонная уверенность в собственной правоте — о чем бы ни шла речь? Или потому, что от его тона и взгляда всегда веет холодком, как Северного моря? Или потому что он требует, требует и требует, и дает понять, что выполнить его требования нужно во что бы то ни стало, и никакие оправдания не принимаются?
Все правильно, все верно, но как же неуютно с таким человеком!
— Зе лессон из овер, — в ее мысли ворвался голос математички. — Гуд бай. Си ю тумороу (Урок закончен. До завтра (англ.)).
— Гуд бай, — отозвалась Даша. Когда за математичкой захлопнулась дверь, она резво вскочила и возбужденно возвестила:
— Идемте есть, Марианна Георгиевна! Я ужасно проголодалась!
Марианна была уверена, что завтрак им подадут на кухне, и ошиблась.
Она поспешила за Дашей в коридор, по «непарадной» лестнице они спустились на первый этаж, свернули в закуток, открыли стеклянную дверь с гравированными цветами и оказались в комнате, похожей на будуар тургеневской девушки.
Все здесь было нежное и весеннее. Узорчатую занавеску колыхал сквозняк, на светло-золотистых обоях мерцали солнечные зайчики. За окном звонко капало с крыши и щебетали птицы. Пахло подтаявшим снегом и ландышами.
Комната была обставлена изящной мебелью под старину. Посреди стоял овальный столик, накрытый на двоих. Помощница по хозяйству Олечка внесла тяжелый поднос. Двигалась она как исполнительница народного танца «Березка» — не шла, а плыла.
Доплыв к столу (Марианна даже на ноги ее глянула — на роликах она, что ли?), Олечка принялась ловко сгружать с подноса тарелки и расставлять на скатерти.
— Это малая столовая, — пояснила Даша, заметив, как Марианна восхищенно озирается. — Папа попросил кормить нас здесь.
«Надо же, какая честь!»
— А где ты обычно завтракаешь и обедаешь?
— На кухне. И папа там ужинает со мной, когда приходит рано. А здесь мы обедаем на выходных, с папой и тетей Валей. На самом деле она папина тетя. Мне она двоюродная бабушка. Она недавно решила, что будет у папы экономкой. А то ей скучно…
Даша простодушно выкладывала секреты семейного быта Аракчеевых, кружа вокруг стола, как лисица подле курятника. Она путалась у Олечки под локтями, поднимала крышки блюд и жадно заглядывала внутрь.
— Фу, опять морковь, — разочарованно протянула Даша. — И творог. А булочек тетя Катя не испекла?