Английский раб султана

По оконечностям судна, а выражаясь по-морскому, на баке и юте, над закругленным форштевнем и прямым ах-терштевнем[2] были оборудованы касли — площадки для воинов, обрамленные фальшбортом с зубцами, за которыми стрелки могли спокойно скрываться в случае боя, словно за мерлонами обычных крепостных стен.

На верхушке мачты находилась бочка для впередсмотрящего, чуть ниже отходили канаты на корму, к бушприту[3], и ванты[4]. Большая лопасть навесного руля крепилась к ахтерштевню рулевыми штырями. А якоря — гигантские, больше человеческого роста, двулопастные — крепились неподалеку на борту.

Корабль имел, как уже было отмечено выше, палубу, настланную на бимсах[5], и дубовую обшивку толщиной в 50 см. К прямоугольному парусу, украшенному большим вышитым гербом Торнвиллей — вставшим на задние лапы черным львом с адско-красными оскалом пасти — для увеличения его полезной площади при слабом ветре можно было при помощи шнуровки через специальные отверстия приделать так называемый бонет.

Остальные технические сведения, наверное, излишни, поэтому обратимся к вооружению.

Судовой артиллерии в те времена, можно сказать, что и не было. Пятнадцатый век еще не знал классических боевых кораблей, ощетинившихся жерлами орудий сквозь пушечные порты. Впрочем, работа в этом направлении велась, ведь наследница старого когга — судно под названием "каракка" — уже около 1450 года обзавелось пушечными портами, и пушки постепенно начали "обживать" нижнюю палубу… Но только постепенно, ведь не на каждом судне имелась нижняя палуба!

В общем, в описываемые времена обычным вооружением были лишь легкие ручные пушчонки, многократно окольцованные железными обручами для крепости. Находясь на вращающихся петлях, они робко выглядывали из-за зубцов каслей коггов. Трюм хранил для них каменные ядра и порох, а для людей — целую кучу доспехов и холодного оружия из расчета не меньше чем на 20 человек, то есть на весь экипаж, а также вспомогательные материалы для морского боя — гвозди для расшвыривания по вражеской палубе, мыло и щелок.

Оставшееся место на торговом корабле, не занятое оружием и не предназначенное для хранения товара, занимали запасы муки, солонины и джина "для сугреву". Также на судне имелся камбуз с одним общим для простых моряков и воинов котлом, подвесные койки для сна двух человек "валетом" и, конечно, пара тесных кают в корме для капитана и важных чинов.

Что касается команды, то капитан, штурман, боцман и старший канонир были старыми морскими волками, которые давно просолились водами многих морей. Им соответствовал и экипаж.

Море не терпит слабаков и трусов — а храбрые сердцем, постоянно обдаваемые ледяным дыханием смерти, становятся кощунниками, забияками и транжирами. К чему благочестие, если оно бессильно перед девятым валом! Чего бережно хранить свою шкуру, когда вот-вот отправишься на дно дожидаться звука архангельской трубы! К чему копить, когда сегодня-завтра все одно пойдешь на корм рыбам!

Поначалу морской народ показался Лео непривычным. Племянник аббата — хотя и воин, то есть не дурак погулять, выпить и прелюбы при случае сотворить, — был относительно благочестивым рыцарем, если не в смысле поведения, то хотя бы по внутренней вере. А этим морякам хоть бы что: не помышляют о Суде Господнем! Поведение непотребное, а срамословие такое, что просто диву даешься, как это Господь Саваоф не пепельнет их своим огнем небесным!

Удивило и то, что два благочестивых монаха, прикомандированных аббатом к Лео (один — казначеем, а второй как бы ревизором за финансовыми действиями первого), относились к происходившему на корабле совершенно спокойно. И даже и не пытались хоть как-то воздействовать на богохульствующую команду корабля. Монахам было все равно.

Торнвилль спросил об этом пожилого тучного казначея, брата Сильвестра, на что получил беспристрастнейше-философский ответ:

— А толку? Как глаголет святой апостол Петр, пес все равно возвращается на свою блевотину, а свинья, омывшись, в лужу свою. Святой блаженный Августин учит, что каждый предопределен к спасению или вечной гибели — что же мы можем в этом случае изменить? Делают хорошо свое дело — и слава богу, пусть и дальше себе делают. Меньше слушай и не веди себя, подобно им — вот и хватит с тебя, дабы не ввергнуться во искушение.

Лео, получив образование стараниями дядюшки-аббата и поэтому понимая кое-что и в богословии, возразил:

— Разве не больший венец обрящет тот, кто не просто противостоял искушению, но и других избавил от пасти ада?

— Дерзай, юноша, да искупишь грехи младости своей, — все так же философски ответствовал брат Сильвестр, — а мне и моих забот хватает.

Озадаченный и, надо сказать, немного расстроенный, юноша решил посвятить остаток дня и все последующие дни своего путешествия созерцанию окружающих красот.

В самом деле, погода была благоприятной, штормов пока не наблюдалось — потрепало только сильно при входе в Средиземное море, а так — ничего.