Видимо, в основу этих взаимоотношений легли не только родственные теплые чувства, но и то, что в 1823 г. Александр I окончательно определился с преемником[161]
. Поэтому и Константин Павлович, находясь в Петербурге, старался бывать в Аничковом дворце: «Константин ужинает у нас, Император прогуливался в санях с женой[162]» (4 января 1822 г.). Вначале 1824 г. Александр I счел необходимым выехать на окраину Петербурга, чтобы встретить возвращавшихся из-за границы Николая Павловича с супругой: «Ангел подъезжает в санях, вышел из экипажа, обнялись, он садится с моей женой, я в своих санях, обогнал их в городе и встретил Ангела и жену в дверях, на лестнице старуха, к детям, Саша вырос и похудел, княгиня, Варенька, поднялись с Ангелом и детьми… к жене, дети в залах, дети, чай, они уходят» (25 февраля 1825 г.).Примечательно, что великая княгиня Александра Федоровна моментально отреагировала на фактическое изменение своего статуса, хотя и в отдаленной перспективе. Императрица Елизавета Алексеевна, пылая негодованием, писала свой матушке (8 сентября 1819 г.) о «некой особе» потребовавшей «упоминать на богослужениях новорожденную[163]
раньше великих княгинь Марии и Анны, хотя моя первая дочь – дочь наследника престола, упоминалась после великих княжон. Ее старались убедить в том, что сестры ближе Императору, нежели племянницы. Она с таким упорством видит Николая и его потомство на троне, что это испугало бы меня, если бы речь шла о ком-нибудь другом»[164].Тема возможной передачи трона супругам из Аничкова дворца волновала Елизавету Алексеевну и годы спустя. В письме от 6 апреля 1823 г. она писала «Эта бедная Александрина часто огорчает меня, когда видишь такое поведение, которое сходит ей с рук. Опыт и прожитые годы подсказывают, каковы могут быть от сего следствия… Даже без особых к тому оснований, Александрина дает поводы для всяческих о себе пересудов. Она разрушает ту, столь необходимую, особливо у нас, преграду, каковая должна существовать вокруг особ царствующей фамилии… поведение Александрины часто заставляет меня вспоминать о Марии Антуанетте… Может быть, ради блага всех, и ее в том числе, Бог устроит так, что Александрина не возвысится до самого верха ранее сорока лет, когда, можно надеяться, у нее будет немного больше ума»[165]
. Императрица, конечно, не могла знать, что Александрин «возвысится» не через десятилетия, а всего через три года – в декабре 1825 г.Но внешне отношения между Зимним и Аничковым дворцами оставались ровными, и родственники дарили подарки: «Император, чрезвычайно добр, подарил мне дорожные санки, уехал» (17 января 1822 г.); «у жены, рисовал, смотрел, как распаковывают фарфоровый сервиз, [подарок] мне от короля Прусского, великолепный, Моден, Блок, с Берлинской фарфоровой фабрики, Ангел, иду ему навстречу» (14 мая 1823 г.). Этот немецкий сервиз, видимо, стал маленькой сенсацией и поводом к посещению Аничкова дворца разными лицами. Именно тогда Аничков дворец начал посещать влиятельный А.А. Аракчеев: «Аракчеев, веду его смотреть комнаты моей жены, Ангел, иду с Аракчеевым смотреть королевский сервиз… Говорили втроем с Ангелом… Матушка, графиня, Михаил, пошли смотреть сервиз» (16 мая 1823 г.); «Аракчеев приходил повидать мою жену» (18 апреля 1825 г.).
Примечательно, что Фонтанка летом активно использовалась как транспортная артерия. 29 августа 1822 г. Николай Павлович прибывает «из Елагина в Аничков на куттере… по Фонтанке, пристали к берегу, пешком к нам, к детям, поднялся, работал». 24 мая 1825 г. семья начала свой переезд в Царское Село по воде: «…пошел с женой пешком через главный вход на Фонтанку, толпа, сели в куттер, Качалов, Саша, Лейтен, г-жа Гесс и Регенсбург[166]
, по Фонтанке, Семеновскому каналу, Обводному к Московской заставе… отправились с Сашей и женой в четырехместном ландо в Царское Село… прибыли и высадились у Нового дворца».Когда в Петербурге в 1824 г. произошло катастрофическое наводнение, великий князь находился в отъезде. Из депеш он узнал о том, что вода из Фонтанки докатилась до дворца. 12 ноября 1824 г. Николай записал в дневнике: «…узнал от Миллера[167]
, что надо проехать через Поцелуев[168] и перспективу, чтобы попасть к себе, прибыл к себе в 11 1/2, след от воды в вестибюле на 6 ступенях, все попорчено, к малышам, Мэри просыпается и узнает меня, Блок, поднялся к Саше, спит, у себя, говорил, узнал, что весь низ дома был затоплен, мои лошади в комнатах Блока и в коридоре, караул выбирался через окно и пр., написал Матушке, разделся, написал жене, ужинал, лег».