Читаем Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться полностью

Анатолий Найман: Не преувеличивайте. Короче, мы нашли те самые обои. Оказалось, уже две семьи тут живут… И перед тем, как прочесть последнее стихотворение, обращенное к Ахматовой еще при ее жизни, в 63-м или 4-м году, то есть Бог знает когда, я хочу попрощаться не только с этим местом и этим домом, а и с соседями Анны Андреевны. С Александром Гитовичем и Сильвой Гитович, с Анатолием Клещенко, который жил вон в том доме, с Глебом Пагиревым, поэтом. Со Львом Евгеньевичем Аренсом и с Саррой Иосифовной Аренс, которые ухаживали за Анной Андреевной. С Фаиной Георгиевной Раневской, которая, когда одно лето жила здесь в Доме актера, через день приходила к Анне Андреевне. И это были совершенно фантастические часы, когда они с Ахматовой, которая начисто была лишена актерского дара, разыгрывали передо мной сцены, в которых Раневская была великая актриса, а Ахматова ей подыгрывала. Редкий, согласитесь, случай, редчайший, я-то уверен, единственный. Разыгрывали, как Мартынов пенял Лермонтову (Раневская играла Лермонтова): «Ты говорил за мою сестру, что она (следовало непечатное слово)?» Попрощаться с Раневской. С Леной Шварц, которая тогда здесь не жила, но которую мы здесь застали перед ее смертью, и это была такая трогательная встреча. Как с редкой, из последних представительниц вымирающей породы птиц. С Глебом Яковлевичем Горбовским, с которым после полувекового перерыва тоже здесь, на этом участке, пересекся.

Всем им огромная моя благодарность, как говорят, зе́мный поклон. Вам – всего доброго. А прочту я стишок 64-го года, посвященный Ахматовой, из которого она взяла последнюю строчку на эпиграф к стихотворению, которое адресовала мне. Что я воспринял, конечно, как ни с каким другим не сравнимый подарок. И вместе с тем: а что, раз так было, значит, так бывает. Читаю.


Анне Ахматовой

Я прощаюсь с этим временем навек,и на прежнее нисколько не похоже,
повторяется вдали одно и то же —белый снег вдали летает, белый снег.Я прощаюсь с этим временем, и вотВаше имя, названное глухо,больше годное для вздоха, не для слуха,речкой дымною затянуто под лед.
Еще вздрогнет комаровская сосна,и мелькнет ослепший призрак Ленинграда,и меж листьев Александровского садаеще вспыхнет темно-красная стена.Но по-новому во время этих встречВы кивнете величавой головою,
и по-новому задышит над МосквоюВаша горькая божественная речь.

Александр Жуков (поет):

Здесь все меня переживет,Все, даже ветхие скворешни…

«…»

Спасибо вам за ваше участие в наших вечерах, за вашу настроенность и поддержку.

Послесловие

В 2000-х, когда вся эта история, начавшаяся и развернувшаяся из конкретного желания выразить чувство признательности Анне Ахматовой на месте, хранящем непосредственные проявления памяти о ее когдатошнем присутствии, – в здешнем воздухе уже не было скорбно-тревожной струйки, неотъемлемой от Комарова в 50-е – 60-е годы. Карельский перешеек уже лишился отпечатка своей давней, окончившейся лишь со Второй мировой войной принадлежности Финляндии. В 2000-х мы являлись сюда запросто, вели себя как на пикнике, рассаживались у ахматовского дома свободно. Но в конце 1950-х, когда я приезжал сюда на взморье, бродил, собирая грибы и чернику, по лесу, ходил на Щучье озеро и реку Сестру, и в начале 1960-х, когда начал посещать Будку по приглашению, этот мотив – ощущения себя на чужой территории, смирившейся, но не дружественной – давал о себе знать постоянно. В этом смысле сознание себя «непрошеной гостьей» не оставляло Ахматову никогда. И отбрасывало отсвет ее и близких ей по духу людей отношения – на Комарово в целом.

Ты опять со мной, подруга осень!Ин. Анненский
Перейти на страницу:

Все книги серии Эпоха великих людей

О духовном в искусстве. Ступени. Текст художника. Точка и линия на плоскости
О духовном в искусстве. Ступени. Текст художника. Точка и линия на плоскости

Василий Кандинский – один из лидеров европейского авангарда XX века, но вместе с тем это подлинный классик, чье творчество определило пути развития европейского и отечественного искусства прошлого столетия. Практическая деятельность художника была неотделима от работы в области теории искусства: свои открытия в живописи он всегда стремился сформулировать и обосновать теоретически. Будучи широко образованным человеком, Кандинский обладал несомненным литературным даром. Он много рассуждал и писал об искусстве. Это обстоятельство дает возможность проследить сложение и эволюцию взглядов художника на искусство, проанализировать обоснование собственной художественной концепции, исходя из его собственных текстов по теории искусства.В книгу включены важнейшие теоретические сочинения Кандинского: его центральная работа «О духовном в искусстве», «Точка и линия на плоскости», а также автобиографические записки «Ступени», в которых художник описывает стремления, побудившие его окончательно посвятить свою жизнь искусству. Наряду с этим в издание вошло несколько статей по педагогике искусства.

Василий Васильевич Кандинский

Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги
Булат Окуджава. Просто знать и с этим жить
Булат Окуджава. Просто знать и с этим жить

Притом что имя этого человека хорошо известно не только на постсоветском пространстве, но и далеко за его пределами, притом что его песни знают даже те, для кого 91-й год находится на в одном ряду с 1917-м, жизнь Булата Окуджавы, а речь идет именно о нем, под спудом умолчания. Конечно, эпизоды, хронология и общая событийная канва не являются государственной тайной, но миф, созданный самим Булатом Шалвовичем, и по сей день делает жизнь первого барда страны загадочной и малоизученной.В основу данного текста положена фантасмагория — безымянная рукопись, найденная на одной из старых писательских дач в Переделкине, якобы принадлежавшая перу Окуджавы. Попытка рассказать о художнике, используя им же изобретенную палитру, видится единственно возможной и наиболее привлекательной для современного читателя.

Булат Шалвович Окуджава , Максим Александрович Гуреев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Процесс антисоветского троцкистского центра (23-30 января 1937 года)
Процесс антисоветского троцкистского центра (23-30 января 1937 года)

Главный вопрос, который чаще всего задают историкам по поводу сталинского СССР — были ли действительно виновны обвиняемые громких судебных процессов, проходивших в Советском Союзе в конце 30-х годов? Лучше всего составить своё собственное мнение, опираясь на документы. И данная книга поможет вам в этом. Открытый судебный процесс, стенограмму которого вам, уважаемый читатель, предлагается прочитать, продолжался с 23 по 30 января 1937 года и широко освещался в печати. Арестованных обвинили в том, что они входили в состав созданного в 1933 году подпольного антисоветского параллельного троцкистского центра и по указаниям находившегося за границей Троцкого руководили изменнической, диверсионно-вредительской, шпионской и террористической деятельностью троцкистской организации в Советском Союзе. Текст, который вы держите в руках, был издан в СССР в 1938 году. Сегодня это библиографическая редкость — большинство книг было уничтожено при Хрущёве. При Сталине тираж составил 50 000 экземпляров. В дополнение к стенограмме процесса в книге размещено несколько статей Троцкого. Все они относятся к периоду его жизни, когда он активно боролся против сталинского СССР. Читая эти статьи, испытываешь любопытный эффект — всё, что пишет Троцкий, или почти всё, тебе уже знакомо. Почему? Да потому, что «независимые» журналисты и «совестливые» писатели пишут и говорят ровно то, что писал и говорил Лев Давидович. Фактически вся риторика «демократической оппозиции» России в адрес Сталина списана… у Троцкого. «Гитлер и Красная армия», «Сталин — интендант Гитлера» — такие заголовки и сегодня вполне могут украшать страницы «независимой» прессы или обсуждаться в эфире «совестливых» радиостанций. А ведь это названия статей Льва Давидовича… Открытый зал, сидящие в нём журналисты, обвиняемые находятся совсем рядом с ними. Всё открыто, всё публично. Читайте. Думайте. Документы ждут…  

Николай Викторович Стариков

Документальная литература / Документальная литература / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное