Анна Иоанновна, ее личность, интимная жизнь и правление

Горючий материал негодования, обильно копившийся десять лет, тлел, незаметно. Ему мешали разгораться привычное почтение к носителям верховной власти, исполнение некоторых шляхетских желаний 1730 года и нечто похожее на политический стыд: сами же надели на себя это ярмо. Но смерть Анны развязало языки, а оскорбительное регентство Бирона толкало к действию Гвардия зашумела; офицеры, сходясь на улицах с солдатами, громко плакались им на то, что регентство дали Бирону мимо родителей императора, а солдаты бранили офицеров, зачем не «зачиняют». Капитан Бровцын на Васильевском Острове собрал толпу солдат и с ними горевал о том, что регентом после смерти императрицы назначен Бирон. Увидел это кабинет-министр Бестужев-Рюмин, креатура регента, и, превратив себя в городового, погнался с обнаженной шпагой за Бровцыным, который едва успел скрыться в доме Миниха. Подполковник Пустошкин, вспомнив 1730 год, подговорил многих и в том гвардейских офицеров подать челобитную от российского шляхетства о назначении регентом принца-отца. Пустошкин хотел провести свою просьбу через кабинет-министра кн. Черкасского, одного из шляхетских вождей 1730 года, а тот выдал его Бирону. Офицеры толковали о регенте, не трогая императора-младенца Ивана Антоновича. Нижним чинам была понятнее более простая и радикальная мысль о самом престоле. При сыне герцога брауншвейгского кто ни будь регентом, господство всё равно останется в руках немцев. На престоле надобно лица, которое обошлось бы без регента и без немцев. Озлобление на немцев расшевелило национальное чувство; эта новая струна в политическом возбуждении постепенно поворачивает умы в сторону дочери Петра. Идучи от присяги императору-ребенку, гвардейские солдаты толковали о цесаревне Елизавете. Один гвардейский капрал в этот день говорил своим товарищам: «А не обидно ли? вот император Петр Российской империи заслужил: коронованного отца дочь государыня-цесаревна отставлена». Возбуждение гвардейских кружков сообщалось и низшим слоям, с ними соприкасавшимися. Когда манифест о воцарении Ивана Антоновича и о регентстве Бирона был прислан в Шлиссельбург, в канцелярию Ладожского канала, один писарь оказался навеселе. Окружающие советовали ему привести себя для присяги в порядок; но он им возразил: «не хочу, я верую Елизавете Петровне». Самые скромные чины хотели иметь свои политические верования. Так был подготовлен ночной гвардейский переворот 25 ноября 1741 года, который возвел на престол дочь Петра I. Этот переворот сопровождался бурными патриотическими выходками, неистовым проявлением национального чувства, оскорбленного господством иноземцев: врывались в дома, где жили немцы, и порядочно помяли даже канцлера Остермана и самого фельдмаршала Миниха. Гвардейские офицеры потребовали у новой императрицы, чтобы она избавила Россию от немецкого ига. Она дала отставку некоторым немцам. Гвардия осталась недовольна, требуя поголовного изгнания всех немцев заграницу.

В финляндском походе в лагере под Выборгом, против немцев поднялся открытый бунт гвардии, усмиренный только благодаря энергии генерала Кейта, который, схватив первого попавшегося бунтовщика, приказал сейчас же позвать священника, чтобы приготовить солдата к расстрелянию.

Началась вторая часть периода временщиков, эпоха дворцовых переворотов, эпоха фактического правления государством ставленниками гвардии и любовниками цариц, выходцами из нижних чинов этой самой гвардии.