Annotation

— Тварь, — равнодушно сказала Таня, имея в виду то ли профессора, то ли мадам. — Дай затянуться… я все заначки повыбрасывала.

— Разбежалась, — зло выплюнула Анна и выбросила окурок в форточку. — Родишь — делай, что хочешь.

— Два месяца еще. Сдохну.

— Не сдохнешь, — уверенно сказала Анна.

— Когда я рожать решила, я не… — она запнулась и подняла на нее глаза, в неожиданно чистой голубизне которых были слезы. Но разве идет дождь, когда нет туч? Таня покачала головой и прошептала: — Ань, я дура. Ты отговаривала, мадам предупреждала. Ни работы, ни денег, ни хрена. Четыре стены. Когда нечего станет продавать, и того не останется.

— Идиотка! — Анна снова закурила и, опомнившись, выбросила сигарету все также в форточку. — Сколько тебе надо?

— На сигареты, — хмуро ответила Таня и отвернулась. — Не обращай внимания. Иногда просыпается жалость к себе, это нормально. У тебя же тоже приступы случаются.

— На сигареты не дам! А моя жалость — не твое дело, — Анна поднялась. — Пора мне, еще ехать. Звони, если что. На следующей неделе заскочу.

— Ань, — позвала Таня, удерживая ее на мгновение. — А рожать со мной пойдешь? Подружку можно, я спрашивала… Не могу одна, боюсь.

— Пойду. Там такси приехало. Пока.

В машине Анна уставилась невидящим взглядом в окно. Зло думала о том, что жизнь — дерьмо. Хоть вдоль, хоть поперек. Даже по диагонали.

У Анны Протасовой была своя диагональ, жирной линией отделившая прошлое от настоящего и перечеркнувшая будущее.

Она хорошо помнила, как находилась в клинике и как оказалась в детдоме. Но старалась не вспоминать о том времени. Сначала врачи, потом учителя делали то, что требовала выбранная ими однажды профессия, без оглядки на результат.

Но если только вспомнить, если только заглянуть…

Анна училась в одиннадцатом классе, когда их всем скопом отвезли на городские соревнования по спортивной гимнастике. Черт его знает зачем — вроде как массовку для камер создать. Снимал местный телеканал — а ей только-то на телевидение с ее страхами и рисками. Напустив на себя равнодушный вид, Аня наблюдала за участницами — что еще ей тогда оставалось? Некоторых знала с тех пор, когда сама училась в лучшей школе города. Было и такое в ту пору, о которой упорно пыталась не думать. И тренера их знала, потому что сама у нее занималась. Она старалась не попасться ей на глаза, пряча лицо под длинными прядями светлых волос, ссутулившись и вжавшись в спинку кресла. И облегченно вздохнула, усаживаясь в автобус, который отвозил обратно в детдом.

Если бы только Анна знала, что спустя две недели Ольга Николаевна Калинина, любезничая с их директором, заявится на урок физкультуры. Посмотреть пластичных девочек из малышей. Василий Андреевич что-то объяснял про благотворительную программу от какого-то неведомого мецената, по которой в школу собирались взять детей из приюта. Если найдут в тех способности. Здесь, казалось бы, тоже можно было выдохнуть. Анна находилась в том возрасте, который меньше всего интересовал бы тренеров. Звездочек ищут среди тех, кому и пяти нет. Потом поздновато для результативности. Но и тут ей не повезло. С везением у нее вообще было туго.

Ольга Николаевна нашла ее во дворе, на улице. Тогда был апрель, листва распускалась. Мир казался сотканным из чертовых лучей чертова солнца, ласкавшего кожу — впервые тепло и ласково в том году.

— Настя, — позвала ее Калинина.

Анна курила, сидя на спинке скамьи, и покачивала ногой. Ольга Николаевна подошла ближе и снова позвала ее по имени. Имени, которое Анна Протасова больше не носила.

— Настя! Это ты?

— Вы мне? — удивленно спросила Анна и отбросила в сторону окурок.

— Тебе! — обрадовалась тренерша, до которой снизошли. — Ты не узнаешь меня, Настён?

— Я — Аня, — объяснила прописную истину девочка.

— Аня… — повторила Ольга Николаевна и сомкнула красивые губы. Несколько мгновений она внимательно изучала собственную бывшую подопечную. Сомнений быть не могло. Горина. Талантливая была. И безумно красивая — подобные лица так просто не забываются. Ольга Николаевна слишком хорошо помнила, что творилось в школе, когда стало известно, что девочка погибла с родителями при пожаре.

Отгоняя от себя непрошенные воспоминания, Калинина еще раз внимательно ее осмотрела и спросила:

— Хорошо, пусть будет Аня. Гимнастику не забросила?

— Ну березку делаю, — буркнула Аня. — Пять ставят.

— Березка — это хорошо, — на лице тренерши промелькнула усмешка. — Давно ты тут торчишь?

— Всегда.

— А когда все это здесь закончится? Придется ведь уйти. Думала, что дальше?

— Вам-то что?

— Помочь хочу.

С этих простых слов, с этого самого «помочь хочу» и началась история Северины.