Антанта и русская революция. 1917-1918

Тем временем Германия рассеяла все иллюзии большевиков, утром 18-го начав наступление. Немцы не встретили никакого сопротивления; несколько русских соединений, которые еще не разошлись по домам, или сдались, или бежали. В приказе, отданном своим войскам, принц Леопольд, командующий Восточным фронтом, утверждал, что цель Германии – не аннексия, а восстановление порядка и подавление анархии. «Россия больна и пытается заразить нравственной инфекцией все страны мира, – утверждал он. – Мы должны сражаться против беспорядка, привитого Троцким, и защитить поруганную свободу. Германия счастлива быть воплощением чувств других народов, почитающих порядок». Таким образом, даже самую циничную агрессию можно было оправдать под видом осуществления «священного крестового похода» против большевизма. Для Хоффмана угроза большевизма стала уже навязчивой идеей, и приказ возобновить военные действия прозвучал для него как сладкая музыка. Его беспокоило, как бы большевики не превратили «всю Европу в свинарник», потому что Россия была «не более чем гигантской кучей мясных мух, омерзительной кишащей массой». Генерал был удовлетворен неожиданной легкостью наступления. «Это самая комичная война из всех войн, которые я знал, – почти вся она ведется при помощи железной дороги и автомобилей, – записал он в дневнике 22-го. – Мы сажаем горстку пехотинцев с пулеметами… на поезд и отправляем их на следующую станцию; они ее захватывают, берут в плен большевиков, получают пополнение другими солдатами и отправляются дальше. Этот способ ведения войны имеет по меньшей мере привлекательность новизны».

Ленин проводил совещание с двумя лидерами левых эсеров, когда из Брест-Литовска пришло сообщение о том, что Германия разрывает перемирие. Троцкий также присутствовал на совещании, и Ленин молча протянул ему телеграмму. Как и прежде, Троцкий выступил за затягивание подписания договора о мире, чтобы дать возможность германцам по-настоящему развернуть наступление. Но Ленина больше беспокоил вопрос, согласятся ли германцы на первоначальные условия мира, а не то, следует ли России и дальше отказываться от подписания. «Теперь мы не можем терять ни одного часа! – воскликнул он. – Проверка сделана. Хоффман хочет и может сражаться. Дальнейшая отсрочка невозможна. Это чудовище движется стремительно». Центральный комитет большинством в один голос настоял на дальнейшем откладывании подписания мирного договора. Когда германцы продемонстрировали, что их наступление вовсе не блеф, им была отправлена радиотелеграмма, предлагающая принять прежние условия мира. Но главнокомандующий, аппетит которого сильнее разгорался при возможности захватить большую территорию России, не торопился отвечать. Германские войска продолжали наступление сообразно своим планам, и «социалистическое отечество» было объявлено в опасности. Правительство готовилось к революционной войне против «орд буржуазно-империалистической Германии». Союзники тоже оказались подвергнуты острым нападкам, их обвиняли в саботаже усилий Советов по достижению мира (имелась в виду помощь союзников Духонину, Каледину, Алексееву, Раде и Румынии). «У всех нас, включая Ленина, – говорил Троцкий, – создалось впечатление, что германцы договорились с союзниками уничтожить Советскую Россию и что мир на Западном фронте должен быть построен на останках русской революции».

Каким бы «порочным» ни был источник помощи, тем не менее ее нетерпеливо ожидали от союзников, потому что оборонительная война даже во имя самой справедливой идеи не могла вестись на голом энтузиазме. Троцкий сказал Локарту, что он постарается склонить правительство в пользу войны, если союзники пообещают военную поддержку, но Лондон не ответил на информацию Локарта. Робинс продолжал раздавать неопределенные обещания американской помощи, пока Троцкий с раздраженным юмором не заметил ему: «Полковник Робинс, ваше правительство прислало вас сюда с огромным мешком с надписью: «Американская помощь». Вы каждый день приходите с этим мешком в мой кабинет, ставите его на пол около своего стула и во время разговора все время протягиваете к нему руку, а мешок очень солидный. Но из него ничего не появляется».