— Он здесь? И готов принять? Это очень важно.
— Тогда надо бы поторопиться, — уже совершенно обнаглел Визнер, — он ждать не любит. К тому же у него слишком мало времени.
При всем этом комендант Вебельсберга, которого Скорцени хоть сейчас готов был вздернуть прямо здесь, в зале, вряд ли осознавал, что обращенные к фюреру — к самому фюреру Великогерманского рейха! — слова: «Он готов принять вас», а тем более — «Он ждать не любит», — прозвучали в этом ритуальном СС-зале, в присутствии всей СС-элиты не только вызывающе неестественно, но в какой-то степени и кощунственно.
Но каково же было удивление Скорцени, когда, вместо того чтобы и в самом деле взъяриться на коменданта, Гитлер, доселе все еще стоявший у своего кресла, как-то слишком уж суетливо заторопился к выходу, забыв закрыть совещание или хотя бы просто попрощаться. И удалялся он какой-то шаркающей походкой, нервно подергивая при ходьбе худенькими опущенными плечиками…
«А ведь так — дьявол меня расстреляй — может торопиться только запуганный розгами раб, прекрасно знающий нрав своего грозного хозяина!»
Только достигнув двери, Гитлер вдруг словно бы опомнился, медленно оглянулся и, растерянно пожав плечами, так же растерянно произнес:
— Вы слышали: он здесь! — поднял он вверх руку с устремленным в поднебесье указательным пальцем, словно сообщал о явлении Христа. — И он готов принять меня.
Все присутствующие, поняв, о ком идет речь, молча поднялись и, склонив головы, готовы были проводить его так, словно провожали в последний путь. И вся эта сцена так и вошла бы в их память — ритуально загадочной и потусторонне торжественной, если бы фюрер не испортил ее совершенно неуместной рейхсканцелярской фразой:
— Вам, Скорцени, следует пойти со мной. Вы, как никто иной, должны видеть и слышать его.
— Да я-то, дьявол меня расстреляй, готов, — воинственно молвил штурмбаннфюрер, воспринимая это приглашение как приказ фюрера выступить в роли его телохранителя.
41
Февраль 1939 года. Перу.
Вилла «Андское Гнездовье» в окрестностях Анданачи.
Понадобилось еще несколько минут молчания, прежде чем Микейросу удалось овладеть собой и он сумел достаточно непринужденно улыбнуться.
— Во-первых, мне и в голову не приходило, что вас может интересовать моя вилла и вы даже готовы приобрести ее.
— Зато теперь вы можете относиться ко мне и госпоже Менц с большим доверием. Разве не так?
— Совершенно справедливо. По крайней мере, теперь мне понятна истинная цель вашего визита.
— Не заблуждайтесь, доктор. Истинную цель мы назвали сразу же — фильм и книга. Но вчера вечером мы с госпожой Гертой Менц посоветовались и пришли к выводу, что в данном случае следует идти дальше. А она — человек состоятельный.
— Предложение заманчивое, однако я не готов обсуждать его прямо сейчас.
— Я на это и не рассчитывал. Достаточно того, что вы назвали мое предложения заманчивым, что уже свидетельствует о том, что вы — человек деловой и предприимчивый. Мы пробудем здесь еще как минимум двое суток, так что у вас будет время для раздумий. А пока что вернемся к плитам. Как вы уже поняли, меня интересует абсолютно все, что с ними связано. Если мы с Гертой верно поняли, пока что вам и вашим коллегам удалось расшифровать не более четверти плит этого собрания?
— Но безусловным является тот факт, что плиты эти — вернее, значительная их часть — были обнаружены в культовых центрах и охранялись инками как послания к людям конца XX, а возможно, и XXI столетия. И напоминаю: в моей коллекции около трех тысяч плит.
— Вы называете реальную цифру? — заинтригованно подался к нему Полярный Барон.
— В данном случае ввести кого-либо в заблуждение почти невозможно. Сосчитать их может каждый, кому придет в голову засомневаться в правдивости моих слов. На плато за домом выставлена лишь незначительная часть коллекции. Собственно, наибольшие по размеру плиты. Но довольно много их, более мелких, находится в комнатах, а также в двух пристроенных к вилле мастерских и в подвале. Кроме того, более трех сотен плит ждут своего часа в моем городском доме. И все же боюсь, что мне не удалось стать обладателем даже трети всей оставленной нам каменной библиотеки, которая по богатству сведений не уступает легендарной Александрийской.
— Значит, речь идет о целом состоянии.
— Как видите, я живу довольно скромно. Если же оценивать мою коллекцию как состояние, то им владеет вся страна, а точнее — все человечество. Я всего лишь сторож, да еще, в меру своих знаний и способностей, исследователь.
— Что тоже немаловажно. — Кодар поднялся и, задумчиво покачавшись на носках, словно балерина на пуантах, по-рысьи прошелся перед хозяином «Андского Гнездовья», посматривая при этом в окно, словно боялся прозевать чье-то появление.