Анти-Макиавелли, или Опыт возражения на Макиавеллиеву науку об образе государственного правления

Я согласен с тем, что в армии без строгости никакого порядка соблюсти нельзя, ибо как еще можно распутных, диких, злобных, боязливых и безрассудных людей содержать в послушании и порядке, если их не удерживать страхом наказания? Единственно, чего я хочу потребовать от Макиавелли в этих делах, так это умеренности. Если кротость располагает добронравного мужа к благости, то не меньше этого побуждает премудрость к кротости, и он в этом случае подобен искусному кормчему, который приводит в порядок корабль не ранее того, как это ему понадобится. В некоторых случаях требуется быть строгим, однако не стоит никогда быть жестоким, и я предпочитаю, чтобы солдаты во время сражения больше любили государя, чем боялись его.

Макиавелли неистощим в своих фантазиях, и я приступаю теперь к наивреднейшему из его положений. Государь, говорит он, при страхе подданных своих более удачлив в войне, нежели при их любви, поскольку многие из людей склонны к неблагодарности, измене, притворству, к подлым делам и скупости. Любовь бессильна перед злостью. Под страхом наказания подданные гораздо лучше будут соблюдать свой долг.

Я не опровергаю того, что люди неблагодарны, и не оспариваю также и того, что строгость в определенных случаях бывает полезна. С помощью страха порой можно многое сделать, ноя все же утверждаю, что государь, имеющий целью возбудить страх по отношению к себе, будет властвовать над несчастными рабами. От таких подданных никаких великих дел ожидать нельзя. Все, что делается из страха и неуверенности, всегда несет на себе след своего происхождения. Государь, способный возбудить к себе любовь, будет управлять сердцами своих подданных, ибо они сами находят свою собственную пользу в том, что он их господин. Да и в древности можно найти примеры превосходных дел, которые осуществлены были из любви и верности; ноя скажу еще, что склонность к возмущениям в наши времена развита гораздо меньше, чем в прежние.

Нет ни одной такой державы, где бы государь, хотя бы в малом, не опасался своего народа – кроме разве Англии, однако же и здесь король может ничего не бояться, если он сам не будет причиной этих возмущений. Поэтому я заключаю, что жестокий государь скорее, чем милостивый, подвергает себя опасности быть преданным, поскольку бесчеловечность переносить тяжело и подданные скоро от этого устают, благость же всегда является достойной любви.

Поэтому желательно, чтобы ради блага мира все государи были милостивы, однако не следует им также быть сверх меры кроткими, дабы их благость всегда оставалась добродетелью и никогда не была слабостью.

Глава XVIII

Как следует государю хранить данное им слово?

Учитель тиранов отваживается защищать притворство, с помощью которого государи якобы могут обманывать свет. Это то, что я в первую очередь собираюсь оспорить.

Известно, как далеко простирается людское любопытство – это зверь, который все видит, все слышит и склонен преувеличивать все, что ему известно. Если автор рассуждает здесь о поведении частных лиц, то это он делает для своего увеселения, и, напротив, если он рассматривает характер государей, то это он делает для своей собственной пользы. Государи гораздо больше частных лиц поддаются влиянию различных идей. Они в некотором отношении подобны звездам. Как звезды исследуются астрономами с помощью различных приборов, так и государи изучаются своими придворными. Поэтому им не удается скрыть свои пороки – ведь и солнце не может скрыть своих пятен!

Пусть маска притворства скрывает истинную природу государя – он не может носить ее постоянно. И коли он, хотя бы на минуту, снимет ее с себя, то уже и этого достаточно, чтобы удовлетворить человеческое любопытство.

Таким образом, для государя нет смысла скрывать свои поступки и намерения под маской притворства. Ибо никогда о человеке не судят по его словам, но всегда сравнивают его речи и действия, и после такого сравнения обман и притворство, как правило, становятся явными. Следовательно, для государя лучше всего оставаться самим собой.

Сикст V, Филипп II[58] и Кромвель во всем свете признаны смелыми людьми, которые, однако, никогда не были добродетельными. Но как бы ни был государь дерзновенен и как бы ни соблюдал правила Макиавелли, однако он своим злодеяниям никогда не сможет придать характера добродетели.

Макиавелли не лучше рассуждает о тех побудительных причинах, которые подвигают государя на обман и коварство. Остроумная, но ложная ссылка на кентавра не может ничего доказать, ибо если кентавр наполовину человек, наполовину конь, то разве из этого следует, что государи должны быть коварны и неукротимы? Поистине, чтобы обучать злодеяниям, скорее следует иметь сильное желание делать это, нежели руководствоваться разумными доводами.