– Да, конечно, и я призываю Бога в свидетели: Германия миролюбива. Вот уже сорок три года, как мы охраняем мир Европы. В продолжение сорока трех лет мы считаем долгом чести не злоупотреблять своей силой. И нас сегодня обвиняют в желании возбудить войну… История докажет, что мы вполне правы и что наша совесть ни в чем не может нас упрекнуть.
– Разве мы уже в таком положении, что необходимо взывать к суду истории? Разве нет больше никакой надежды на спасение?
Волнение, которое охватывает Пурталеса таково, что он не может более говорить. Его руки дрожат, его глаза наполняются слезами. Дрожа от сдерживаемого гнева, он повторяет:
– Мы не можем покинуть и не покинем нашу союзницу… Нет, мы ее не покинем.
В эту минуту английский посол выходит из кабинета Сазонова. Пурталес бросается туда с суровым видом и даже проходя не подает руки Бьюкенену.
– В каком он состоянии! – говорит мне сэр Джордж. – Положение еще ухудшилось… Я не сомневаюсь более, что Россия не отступит, она совершенно серьезна. Я умолял Сазонова не соглашаться ни на какую военную меру, которую Германия могла бы истолковать как вызов. Надо предоставить германскому правительству всю ответственность и всю инициативу нападения. Английское общественное мнение не допустит мысли об участии в войне иначе, как при условии, чтобы наступление исходило несомненно от Германии… Ради Бога, говорите в том же смысле с Сазоновым.
– Я иначе с ним и не говорю.
…
Через четверть часа обо мне докладывают Сазонову. Он бледен и дрожит:
– Я вынес очень плохое впечатление, – говорит он, – очень плохое. Теперь ясно, что Австрия отказывается вести переговоры с нами и что Германия втайне ее подстрекает.
– Следовательно, вы ничего не могли добиться от Пурталеса?
– Ничего. Германия не может оставить Австрию. Но разве я требую, чтобы она ее оставила? Я просто прошу помочь мне разрешить кризис мирными способами…
Впрочем, Пурталес более не владел собой, он не находил слов, он заикался, у него был испуганный вид. Откуда этот испуг?.. Ни вы, ни я – мы не таковы, мы сохраняем наше хладнокровие, наше самообладание.
– Пурталес сходит с ума потому, что тут действует его личная ответственность. Я боюсь, это он способствовал тому, что его правительство пустилось в эту ужасную авантюру, утверждая, будто Россия не выдержит удара и будто если, паче чаяния, она не уступит – то Франция изменит русскому союзу. Теперь он видит, в какую пропасть он низверг свою страну.
– Вы уверены в этом?