Античный полис. Курс лекций

В рассмотрение данного вопроса вносит некоторую путаницу тот факт, что в архаической Элладе (да и не только в архаической, но еще и в классической, и даже в послеклассической) источниками фиксируются аристократические роды (если ограничиться афинским материалом – Алкмеониды, Филаиды, Керики, Ликомиды, Этеобутады и др.). И, казалось бы, логичен ход рассуждения: раз есть роды («кланы», как их весьма нередко, хотя и некорректно, именуют в исследовательской литературе) – значит есть и родовое общество или, во всяком случае, его рудименты. Однако на самом деле здесь дезориентирует многозначная лексема «род»: все эти и другие греческие аристократические роды имеют ничуть не большее отношение к родоплеменным структурам, чем, допустим, русские аристократические роды Шереметевых, Голицыных, Юсуповых и др. Приведенная параллель не имеет характера некой описательной метафоры, она вполне буквальна: речь идет о феноменах аналогичных во всех отношениях, не только по форме, но и по сути. В обоих случаях перед нами вторичное, достаточно позднее явление, к первобытности отнюдь не восходящее и с древним кланом ни в какой связи не состоящее. Относительно русских дворянских родов столь очевидную вещь и доказывать не надо; что же касается родов греческих, то их схожая сущность была убедительно продемонстрирована Ф. Буррио, Д. Русселем и рядом других антиковедов.

Сказанное относится и к другим реалиям, которые обычно считают пережиточными элементами родоплеменного быта в античной Греции. Речь идет о филах и фратриях. Однако и здесь сходство мнимое, чисто внешнее. Термин «фила» обычно переводят как «племя». Но далеко не факт, что такое соответствие вполне корректно. Есть, в частности, мнения, что греческие филы – единицы, близкие скорее к индийским варнам, то есть явлению совсем иного порядка. В любом случае вопрос весьма сложен и не может быть однозначно решен при имеющемся состоянии источников. Наконец, фратрия, как весьма убедительно показал в свое время У. Дж. Форрест, является довольно поздним социальным феноменом, возникшим уже в начале I тыс. до н. э. и искусственно соотнесенным с системой родов.

Кстати, следует обратить внимание на следующее важное обстоятельство. В отличие от «классических» ирокезских родов, описанных Морганом и ставших неким эвристическим эталоном, и даже в отличие от римских родов роды греческие включали в себя не всех граждан, а именно только аристократов. Члены фратрии в Афинах делились на «геннетов» и «оргеонов». Первые – это те граждане, которые, по определению, входили в состав родов (γεννῆται – от γένοϚ, «род»), и они же являлись полисной знатью. А семьи оргеонов (незнатных афинян) входили во фратрии напрямую, минуя роды. Родоплеменные структуры в их традиционном понимании подобных ситуаций не предусматривают.

* * *

Итак, тезис о вырастании полиса непосредственно из родоплеменного общества в корне неверен. Он просто противоречит фактам, не выдерживает критики ни с исторических, ни со структурных позиций. Полис, повторим, вырос на обломках другой государственности, уже высокоразвитой, погибшей, но оставившей о себе память. И это во многом обусловило специфику полиса.

Ряд характерно полисных потестарных терминов встречается уже в письменных памятниках микенской эпохи, в том числе такой важный, как «демос». Особенно интересна эволюция термина «басилей». На табличках линейного письма В эта должность фигурирует, но отнюдь не предстает каким-то очень высоким саном. Басилеи того времени были, по преобладающему в науке мнению, главами отдельных сельских общин и подчинялись верховной власти владыки дворцового царства – анакта, то есть являлись фактически чиновниками в бюрократическом аппарате государства, нижними звеньями административной цепочки. Басилей II тыс. до н. э. – что-то вроде сельского старосты; под контролем царя-анакта могли находиться несколько десятков басилеев.

А впоследствии, в классическом греческом языке, слово «басилей» получило в высшей степени устойчивое значение «царь», вытеснив в этой роли слово «анакт». Эта-то смена царского титула – от «анакта» к «басилею» – в значительной степени является ключом к разгадке тех перемен в политической сфере, которые произошли в Греции между II и I тыс. до н. э., породив радикальные новшества в характере социума. Катастрофические этномиграционные процессы конца микенской эпохи, в источниках определяемые как «дорийское вторжение», стали катализатором падения ахейских дворцовых царств. Дворцы были сожжены или разрушены, в лучшем случае постепенно заброшены; исчезла (сохранившись только на отдаленном Кипре) слоговая письменность, применявшаяся исключительно для нужд дворцового хозяйства, а отныне больше не нужная.