Историк М.Н. Гутлин, специализирующийся на исследовании римской мифологии, отмечает что, со скептиками полемизируют, передавая и в той или иной степени искажая их взгляды, приверженцы других античных философских направлений: Лукреций Кар, анонимные платоники II в., Авл Геллий, Лукиан, Клавдий Гален – близкий медицинской школе эмпириков. У этих авторов критика скептицизма оказалась бессильной в борьбе против него, и поэтому они зачастую извращали и вульгаризировали его философские идеи. Гораздо более продуктивной, по словам Гутлина, оказалась другая критика скептицизма, связанная с раннехристианской апологетической литературой, содержащаяся в сочинениях таких отцов церкви, как Тертуллиан, Лактанций, Иероним, Августин, Евсевий Кесарийский и другие, а также в трудах некоторых более поздних византийских авторов, воспроизводящих утраченные части и фрагменты сочинений отдельных скептиков («Сентенции и эклоги» Иоанна Стобея, «Словарь» Суды, «Мириобиблион» патриарха IX в. Фотия)[62]
. Указанные древние авторы занимались также, по преимуществу, констатацией и были далеки от собственно исследования скептицизма.Средневековье было неблагоприятной для философского скептицизма эпохой, в силу чего он появлялся в Средние века крайне эпизодически и развернулся только на заре нового времени в творчестве блестящих французских философов Мишеля де Монтеня и Пьера Гассенди. Во многом, их можно назвать скептическими авторами. Монтень в своих «Опытах» во многом идет за аргументацией Секста Эмпирика, подчас дополняя, расширяя и обогащая ее многочисленными и яркими примерами и эмоционально-художественными образами[63]
.В сочинениях Гассенди находим глубоко уважительное отношение к скептицизму и весьма сочувственное его изложение. Будучи профессором в академии Экса, он должен был, по его собственным словам, преподавать своим слушателям аристотелизм в качестве единственно правильной философии, однако, на свой страх и риск, преподавал им пирронизм, т. к. считал именно его, а не аристотелизм, правильной философией: «…после того как я ясно увидел, какое расстояние отделяет гений природы от ума человеческого, я не мог уже иметь иного мнения, кроме того, что сокровенные причины естественных явлений полностью ускользают от человеческого понимания. Поэтому я стал испытывать жалость и стыд из-за легкомыслия философов-догматиков, которые хвастаются, что они усвоили науку о природе и совершенно серьезно ее преподают… Бесспорно, более разумны философы, упомянутые нами несколько выше, – чтобы доказать суетность и недостоверность человеческого знания, они старались выработать у себя умение говорить как против, так и в защиту всего, что угодно»[64]
. Примечательно то, что Гассенди говорит о значительном влиянии скептических идей в греческой философии и представляет некоторых эллинских мыслителей, традиционно не считающихся скептиками, поклонниками скептической философии: «… все, кто знаком с философскими школами, знают, что у Платона и Аркесилая философия одна и та же. Добавлю к этому и то, что Эпикур, который восхищался беседами и учением Пиррона, сам философствовал точно так же, о чем в одном месте свидетельствует Диоген Лаэртский; да и на Плутарха оказала большое влияние мысль о том, что все вообще мнения допустимы»[65].Несмотря на свой гносеологический оптимизм, другой философ начала нового времени – Ф. Бэкон, признавал, что сомневаться в возможностях познания «более достойно, нежели выносить произвольные решения»[66]
; но тем не менее он далек от одобрения скептицизма, отмечая что сторонники последнего «обращают слабость своих открытий в клевету против самой природы и в малодушие всех других», приговорив людей к «вечному мраку». Скептические учения по Бэкону «не только безнадежны, но и посвящены безнадежному»[67]. Английский философ упрекает скептиков в том, что они «клеветали на чувственные восприятия и тем самым в корне подрывали всякое знание»[68] и называет школу Пиррона «ныне опровергнутой»[69].