Антифриз - яд

— Нормально. Все нормально. Не переживайте вы так. А что за таблички?

— Говорил я ему, приказывал… развесить на каждый радиатор фанерки с надписью «Антифриз яд»… Инструктаж — каждый день…, - майор говорил с паузами, то разглядывая, то потирая кулак, — Да вот, морозы ударили… Проверка после Нового… Доливать стали, вот и попробовали… На запах-то — чистый самогон…

— Ничего, у нас врачи хорошие. А вы оденьтесь, замерзнете. Или в машину…

— Да, сейчас «буханки» за территорию уберем, — майор, словно очнувшись, посмотрел на Толяна повнимательнее, — а вы доктор?

— Учусь пока что, — он подтянул болтавшийся на шее фонендоскоп, — Вы, товарищ майор, организуйте пока сдачу крови. Литров десять. Талончики в приемном отделении. По территории больше не ездить. И военные билеты ждем, — Березова часто посылали «разбираться» с родственниками, рвущимися в отделение, — кнопка звонка у входа в блок. До свиданья, товарищ майор…

Пока Толян думал: идти или не идти домой, вроде все успокоилось, у ординаторской его остановил уставший, в съехавшей на бок хирургической шапочке, Евсеев:

— Какое сегодня число?

— Пятое января восемьдесят пятого. А что?

— Так и запишем: пятого, ноль первого, 9.30 остановка… Толик, дуй в седьмую. Докачать надо, того, с татуировкой.

Непрямой массаж сердца делают не менее 30 минут. Процедура физически тяжелая. Попробуйте просто понагибаться с четверть часа, и вы поймете. Когда у реаниматоров просто опускаются руки, минут через двадцать безуспешных усилий — прогноз понятен, «докачивать» все равно нужно, ведь надежда уходит последней.

— Раз, два, три — грубое, всем весом, нажатие на грудную клетку, — Раз, два, три, — считает про себя Березов, толчок, пауза…

— Ууу. ххххх, — аппаратный вдох-выдох.

— Раз, два, три, — Толик качает так, что под руками трещат ребра, — Раз, два, три… — спина мокрая, пот заливает глаза. И еще — Раз, два, три…

— Ууу. ххххх, — астматически вздыхает ИВЛ.

— Раз… — начинается новый отсчёт… Но, вдруг, по синюшному телу солдатика волной пробегает судорога, он пытается кашлянуть, мешает воздуховод, рвота. Березов выдергивает зонд, переворачивает пациента на бок и содержимое желудка отходит свободно…

— Жив, зараза, — вытирает лоб марлевой салфеткой Толян.

— Жив и будет жить… Спасибо, Анатолий. Спас, считай, пацана, — уже возится со шприцами Евсеев, — А тебя как зовут, герой ты наш, пострадавший?

Но не прочухавшийся солдатик только испуганно смотрит по сторонам, пытаясь понять, куда же его занесло.

— Ты в больнице, в гражданской, все нормально. Что у тебя на руке выколото? — задает контрольный вопрос доктор.

Солдатик долго, секунд пять, разглядывает собственную, привязанную бинтами к койке, руку и не громко отвечает:

— Клянусь Любить Её Навечно.

— Соображает нормально, — тайком крестится доктор Евсеев, — кора головного мозга сохранена… Да и военных не посадят… Дуй домой, Анатолий, на сегодня всё…

«Любить её навечно», — повторяет про себя Толян, спеша по больничному парку, — «Навечно…» — лепит снежок и бросает его высоко-высоко, прямо в небо.