Антикоперник

Сложился консенсус, что для видов, странствующих меж звезд – таких, как лебедяне – расстояние от облака Оорта до Земли было слишком маленьким, чтобы его учитывать, и потому они говорили о нем с таким пренебрежением. Было и ощущение, что лебедяне избегают слишком уж приближаться к Солнцу. Возможно, солнечное излучение для них губительно! Может быть, они приспособлены к глубокому космосу и чувствуют себя как дома только во тьме среди звезд! Почему бы просто не спросить их?

Можно и спросить, но они не слишком прямолинейны. Или отвечают чепухой. Или гудят, как энты. Или...

«Лейбниц» в спешке оснастили дополнительными баками и блоками с топливом и поддули подушки безопасности. Затем он взлетел на длинном столбе пламени и начал свой путь навстречу чужим. Весь мир на это смотрел. Анге Млинко, конечно, тоже смотрела. Я должна была быть там, на борту, думала она про себя.

3. Анге

В гости заглянула Алисия. Мне не нравится, что ты здесь совсем одна, в этом большом доме, сказала она.

– А мне нравится быть одной.

– Я знаю, – сказала Алисия, – что тебе нравится быть одной. Мне не нравится, что тебе нравится быть одной. А если несчастный случай? Ты совсем одна. Можешь причинить себе вред.

– Кто-нибудь другой мог бы причинить мне вред, если бы он тут был.

– Вас разве не проверяют на паранойю («вас»

в данном случае означало «пилотов»)?

– Я хочу столь малого... – начала было Анге. Однако, коротко вздохнув, сдалась.

– Людям нравится быть с людьми, – сказала Алисия серьезным тоном. Такова их природа.

– Я тоже человек, – сказала Анге Млинко. – А моя природа не такова. Больше тебе скажу: нужность людей сильно преувеличена.

Алисия сложила губы в форме знака ~.

– Ты не первая, кто после развода впал в мизантропию, знаешь ли. Как только снова начнешь встречаться, эта холодная отстраненность от человечества растает, как снег. Тут-то ты избавишься от внутреннего Скруджа и перезагрузишь улыбку.

Анге не стала спорить, однако ее стремление к одиночеству не имело никакого отношения к разводу, который случился три года тому назад. Главная проблема брака заключалась не в жестокости, не в подавлении, не в невыносимости; ею являлась его вялость. Она выбрала мужа, который не пытался изменить ее несклонность к человеческой близости, что одновременно и делало его привлекательным, и, впоследствии, стало основой ее неудовлетворенности. Не сексом. Против секса они никогда не возражала, возможно, потому, что не видела в нем какой-то особенной близости; или, говоря точнее, она всегда находила, что эта близость лежит в банальной, соматической плоскости и неспособна как-то ее затронуть. Теория Алисии заключалась в том, что она не знала настоящего секса, секса того сорта, который будоражит ум в той же степени, в какой ублажает тело. Верно, такого секса она не знала. Но если честно, она не верила, что его вообще кто-либо когда-либо знал, за исключением совсем уж погруженных в самообман личностей. Действительно, есть люди, наделенные умением вогнать себя в истерическое состояние и задурить себе голову до того, чтобы ощутить, как земля уходит у них из-под ног. Она была не из таких. Земля никогда не уходила у нее из-под ног. Она сама улетала с Земли. Eppur si muove. Разумеется, тишина куда более глубокий опыт, чем стоны, вздохи и ахи.

– И я не желаю слушать, как ты росла в компании четырех шумных братьев, – сказала Алисия. – Пять детей – это даже не слишком большая семья. Было время, когда нормой были двенадцать детей.

– Если ты не хочешь об этом слышать, – сказала Анге резко, – я не буду об этом говорить.

Подруги некоторое время молчали, Алисия пила шорле, закусывала оливками и смотрела сквозь окно на залитый солнечным светом сад. – Он такой красивый, и... – как это называется?

– Я не знаю, как это называется.

– Девственный. Аккуратный. Человек или робот?

– Ты имеешь в виду – садовник? Последнее.

– Очень мило. – И затем, помолчав: – Мне жаль, что ты не на «Лейбнице». Я знаю, ты разочарована. Но посмотри на это с другой стороны. Если эти чужаки-лебедяне настолько ужасны, насколько об этом говорят, никто из команды никогда не вернется домой.

Это Анге не беспокоило. Она не боялась смерти. Ее пугала не смерть, но мертвые; говоря конкретно, ее беспокоила их необозримая многочисленность. Если смерть – это исчезновение, то все хорошо. В конце концов, в исчезновении есть нечто личное, нечто особенное. Она страшилась того, что вдруг она каким-то образом не умрет, но обнаружит себя в огромном подземелье в компании всех доселе умерших, обреченная на вечное сосуществование с ними в этом аду других, о котором толковали древние философы. И разве это не истина в каком-то смысле? Это ведь индивидуум умирает, а группы – виды, гены – продолжают жить. Бессмертие – свойство масс, и только если тебе удастся бежать от крикливой, перегретой назойливости толп, сможешь ты найти покой в собственном экзистенциальном забвении. По лунному мосту текла бескрайняя толпа. Толпа порочна.